Максим Форост - Вперед, государь!

Морена непонимающе округлила глаза. Затравленно оглянулась. Загремели заклятые гусли, и над взморьем взметнулось вверх пламя. Каменная морда Ящера осветилась и будто оскалилась. Потык глянул в ту сторону, обернулся опять — Морены перед ним уже не было.

16

Склавиния под Иолком

«…в начале правления Ираклия 2 2 Ираклий I — византийский император в 610—641 гг. славяне захватили у римлян Грецию и персы захватили Сирию, Египет и множество провинций…»

Акамир появился на пороге и спустился с крыльца во двор. Ветер задувал с моря, и дым окутывал склавинию с ближними скалами и развалинами греческого Иолка.

— Князь, с тобой хотят говорить римляне, — так передали Акамиру славяне.

Римлянами звали себя византийские греки. Они дожидались князя вне дома, их было двое. Римляне стояли в дорожных плащах и в широкополых греческих шляпах, под которыми хорошо прятать лица не только от солнца.

— Так вы — элладики? Мне передали, что вы хотите поговорить, — Акамир оценивал их взглядом. — Вы чьи?

Элладики, то есть живущие в Элладе греки, держались прямо и подтянуто. Хотя оба стояли без доспехов и оружия, но на их открытых до локтя руках отпечатались следы латных поручей. Это выдавало в них воинов.

— Приветствуем тебя, архонт, — начал первый из них, что помоложе. — Мы говорим от лица Элладской фемы…

— Фемы? — остановил Акамир. — Ах да, ваш военный округ.

— Военный округ Афин и всей Эллады, — уязвлено напомнил элладик, — округ, к которому приписан и ты вместе с твоим народом.

— Неужели? — Акамир усмехнулся. — А мой народ знает об этом?

Элладик стерпел иронию и по-военному отчеканил:

— Для тебя и для твоего народа, архонт, будет лучше знать и помнить об этом. В греческой армии — гарантия твоей власти, архонт. Но мы увидели, что народ чтит тебя меньше, нежели какого-то волхва.

— Вас не пускали? — перебил князь.

— По счастью, мы умеем убеждать. Людям волхва пришлось принять к сведению, что римляне пользуются особыми правами.

Акамир с неудовольствием промолчал. С залива потянуло дымом, донеслись крики русальцев и песни самовил. Вперёд вышел второй элладик — постарше и с выцветшим взглядом.

— Князь Акамерос, — голос элладика был таким же бесцветным, как и его глаза, — мы следовали за тобой от Афин. Но догнали тебя только сегодня… Архонт, тебе следует стать правителем всей Эллинской Склавинии, верной Христолюбивому Императору.

Старший элладик умолк, что-то высматривая в глазах Акамира. А князь молчал столько, сколько мог. На берегу залива заходились в крике русальцы. Всей гурьбой они двинулись по улицам и переулкам посёлка. Младший из римлян брезгливо поглядывал на рогатые маски с прорезями вместо глаз.

Наконец, Акамир отрывисто бросил:

— Элладики, вы от Константина, правителя Афин и родственника царицы Ирины?

— Мы от легионов Элладской фемы, — повторил старший из римлян. — А упомянутый тобой правитель держит в заточении безвинных родственников молодого царя, свергнутого своей матерью.

— И? — коротко спросил Акамир.

— Kniadz Okamer… — элладик попробовал заговорить по-славянски. — Когда ты выступишь в поход вместе с твоим народом, что приписан к Элладской феме,… тебя поддержат ударами с флангов элладские легионы.

— А я выступлю в поход? — тянул время Акамир.

— Конечно, kniadz, выступишь. С поддержкой легионов ты овладеешь Афинами и освободишь кесарей. Тогда мы провозгласим кого-нибудь из них Императором. Решайся, kniadz!

Русальцы гурьбой — в масках козлищ, с тоягами, с курящимся зельем — выдвинулись на улицу перед княжеским домом. Акамиру успели опостылеть их крики и вопли.

— Что я получу, — он медленно сглотнул, всё ещё колеблясь, — помимо славы на устах у славянских племён? — его тюркские глаза сощурились.

Греки быстро между собой переглянулись.

— Архонт! — пообещал младший из них. — Ты заслужишь у нового Императора придворный титул и сан патриция.

— Сан патриция? — не дал ответа Акамир.

— Этот сан с гордостью носит Карл, король франков! Ты станешь правителем славянской Греции…

— Нет, не Греции, — перебил Акамир, — а Белой Склавинии, всей земли от славянской Фракии до славянского Пелопоннеса.

Времени на переговоры не хватало. Толпа русальцев в козьих личинах с воплями и с курящимися травами всё приближалась.

— Хорошо, архонт, ты получишь в управление всю вашу Склавинию.

— Не в управление, нет, — Акамир цепко глядел на элладиков. — Мои склавины получат ту же самостоятельность, что была у нас до времён евнуха Ставракия. А я — сан государя и титул патриция. Как у короля Карла!

Акамир ожидал ответа, а греки озирались на толпу русальцев.

— Да, kniadz Okamer , можешь считать себя государём Белых Склавинов. Пошли верных людей, пусть нас безопасно выведут за пределы посёлка… Но архонт! Элладские легионы поднимутся не раньше того часа, когда поднимешься ты.

Акамир, раздумывая, склонил на бок голову. На что-то решаясь, он гладил обереги, вышитые на рукавах сорочки.

Вышитые красными нитями обереги трепетали при каждом её движении. Морена то откидывала назад непокрытые волосы, то нагибалась к огню. Огонь полыхал в печи посреди дома. Дом был нестерпимо натоплен, и по лицу струйками сбегал пот. В зёве печи плескались кипящей водой бронзовые чарки. Она нагибалась — и тогда неподпоясанная лебединая сорочка прилипала к спине и бёдрам, — брала чарки под изогнутые ручки, распрямлялась и переносила их на каменный пристенок возле печи.

Чарки с кипящей водой посвящались богам. Над ними священнодействовал Кощ, он вскидывал руки, простирал их, отчего распахнутый ворот сорочки расходился шире, и Морена видела на его груди ожоги и шрамы — следы жреческого посвящения.

Кощ Трипетович сыпал в чарки соль и порошки трав, вода вспенивалась, и дурманящий запах солей и зелья окутывал Морену. Лебедь Белая расширяла глаза, гадая о том, что видит в бурлении воды и в отсветах огня Кощ Трипетович. Отсветы и сполохи на стенах усыпляли её, она наблюдала чародейство — действо над чарками с водой — уже не первый раз.

— Они гневаются, — выговорил Кощ Трипетович. — Те, кто правят яровчатыми гуслями, теперь в гневе… Беда! — жрец бессильно опустил руки.

Жар теснил грудь, дым сушил горло и колол глаза. Лебедь Белая отпрянула: с домашнего алтаря, с печного пристенка, на неё косились морды зверей и ящеров. Они скалили зубы с оклада заклятых гуслей.

Кощ протягивал к ним руки, и гусли сами собой дребезжали. Морена каждый раз вздрагивала и ещё на один шаг отступала к окну или к двери. За окнами русальцы исступлённо справляли тризну по жертвенному козлищу.