Максим Форост - Вперед, государь!

— Ко-ощ! Ко-ощ! — ещё кричала Морена, а русальцы стенали и пели о муках Додолы и о предсмертном страхе приносимого в жертву козляти…

17

«…плачет и стенает козлёночек, а сестрица из-под воды отвечает:

«Тяжёл камень ко дну меня тянет,

Лютая Змея мне сердце вынула…»

В эту ночь как никогда шумело и плескалось море. С отливом берег обнажился, и волны, ярясь, набрасывались на мелководье, так что брызги доносились до костров у статуй старых богов. Перед кострами кружились лебеди-самовилы и причитали жалобными голосами:

— Потык, о чём поют танцовщицы? — Евтихий в темноте прислонился к воротам одного дома. Князь Потык сидел на земле, поджав ноги и в отчаянии обхватив голову руками.

— А… самовилы? — он отнял от головы руки. — Не слушай их. Они теперь лебеди, плывут по морю и причитают об утопленнице.

Евтихий пожал плечами. Потык был измождён и, кажется, утратил последнюю решимость. Час назад они ненадолго расстались. Евтихий успел обойти весь посёлок, а Потыка нашёл на том же месте и в той же безвольной позе.

— Нашёл ли, наконец, сына и дочь, князь Михайло?

Тот поднял голову и снизу, с земли, взглянул на грека:

— Нашёл? Я-то нашёл… А ты, грек, нашёл ли золотую баранью шкуру, а?

Рядами набегали на берег залива волны, при луне и в свете костров казалось, что некто нарочно волнует их. Час от часу звенели гусли — раз от разу всё томительней и неспокойней.

— От князя Акамира вышли два элладика, — Евтихий силился расшевелить Потыка. — Вышли в надвинутых на глаза дорожных шляпах. Я не захотел с ними встречаться, — Потык и бровью не повёл, тогда Евтихий продолжил: — Я обошёл склавинию, здесь есть ещё один двор, крупный как княжеский. Оттуда недавно вышел этот жрец, как его — Кощ Трипетович? Твоя дочь Леля и твой сын, скорее всего, там.

— Да, я знаю, — обронил Потык. — Что же мне — броситься с кулаками? Здесь никто не поможет. Акамир занят, люди слушают только волхва, а двор стерегут русальцы.

— Там есть окно…

— Да, я видел. Человеку в него не пролезть, можно только передать слово. А что мне сказать дочери и сыну — что я не сумел спасти их?

Евтихий раздражённо махнул рукой и отошёл. Волны в заливе походили на струны, будто некто перебирал их невидимыми пальцами.

— Просто скажи им, что мы здесь! — вырвалось у Евтихия.

— Грек, — вдруг позвал князь Потык. — Ты не договорил тогда… Скажи, что хотела от куклы злая богиня Гера? Я про Додолу…

— Про Дедалу ? — Евтихий рывком поднял Потыка на ноги. — Слушай меня, князь! Мы пролезем на тот двор и попытаемся что-нибудь сделать для Лели. А ревнивая Гера… Она просто превращала соперниц в коз и коров. Помнишь, на ком в вашей песне едут жена и внуки дзяда Ягора? Вот так-то, Потык.

Пропели изматывающие душу струны. Казалось, что чем громче и чаще гремят гусли, тем больше волнуется море в заливе.

— Поют только женщины-самовилы. Ты слышишь, Потык? Русальцы спят, — Евтихий растормошил Потыка.

Никто из русальцев на пути не встретился, а двор жреца не был и заперт. Только у ворот спал один страж в кожаной маске козлища с рогами, мочальной бородой и прорезями для глаз. Евтихий, постарался не наступить на него, проходя мимо.

— Дом открыт, но в доме их нет, грек, — одними губами сказал Потык. — У овина заколочена дверь, они там, а сзади то крохотное оконце.

У овина, не шевелясь, спал второй сторож в похожей маске. Окошко с обратной стороны чернело под самой крышей. Потык ухватился за торчащие из стены камни, немного взобрался, но дотянуться до окна не сумел.

— Годы уже не те, что ли — а, грек? — охнул с самой земли и взмолился: — Заберись лучше ты, я только шуму наделаю.

Евтихий взобрался, припав грудью и коленями к камням и глиняным выступам. Внутри к окошку метнулась Леля. Свет из окна слабо падал ей на лицо, высвечивая лоб и белизну волос.

— Леля… то есть, Елена, мы здесь, — Евтихий смешался, не зная, каким именем называть её.

— А, грек Евтихий, — не удивилась Леля. — А ты, всё-таки, разыскал нас, ты — молодец, — добавила как-то странно, чуть снисходительно улыбаясь.

— Иоаннушка с тобой? Да, вижу. Он спит, верно? — Евтихий обежал взглядом темницу. Отрок, свернувшись калачиком, спал в углу на рогожке.

Леля промолчала, и луна высветила её полуулыбку. Это странное, загадочное очарование начинало мучить Евтихия. Или виною тому заклятые гусли, звенящие время от времени?

— Где отец? — прошептала Леля, и Евтихий в первый раз увидел на её лице тень беспокойства.

— Он здесь, внизу.

— А где князь Акамир? — быстро спросила Леля, и тень беспокойства стала заметнее.

Евтихий помолчал. С берега доносилось пение самовил. В глазах Лели стоял вопрос.

— Да, Акамир тоже здесь, — ему пришлось подтвердить. — Но, судя по всему, князь теперь занят.

— Никогда не говори так, — перебила Леля. — Понятно тебе, грек?

Евтихий подался от окна назад и спрыгнул на землю. Он чувствовал укол досады. Уж не ревность ли? Леля манила и раздражала, влекла и отталкивала.

— Как они? — немедленно спросил Потык.

— Постарайся понять, князь Михайло, — Евтихий заговорил жёстко и требовательно. — Пляшущая Додола прельщает бога дождя красотою и наготой. Кукла Дедала тоже становилась любовницей бога грозы, но чтобы богиня не ревновала, куклу ежегодно топили в море. Что-то подсказывает мне, Потык, что Дедала не всегда была куклой. Теперь о козлёнке.

— Не смей так говорить о Иоаннушке! — вспыхнул Потык.

— Нет, о козлёнке, князь Михайло, я говорю о козлёнке. Старая Божья заповедь запрещала варить в молоке козлёнка. С чего бы это, ответь! Читал ли ты Ветхое Писание?

— Я, — Потык отступил перед его напором, — я не умею читать по-гречески.

— Ах, так? Прости. У варваров был обряд, когда детёныша скота варили в кипятке или в молоке и так заклинали богов плодородия. Но за неимением детёнышей скота при недороде или бескормице… В общем, случалось, что на церемонии погибали и дети, поэтому Бог проклял этот обряд.

Под окном темницы Михайло Потык опустился прямо на землю. Его долговязая фигура сложилась, он снова опустил голову на руки.

— Мне, — выговорил он, — надо всё осмыслить. Собраться с мыслями и решить, что мне делать.

— Сиди и жди меня, князь Михайло, — приказал Евтихий. — Я навещу кое-кого в этом доме. Я не верю, что дом пуст.

Евтихий короткой перебежкой пересёк двор и толкнул незапертую дверь большого дома.

18