Максим Форост - Вперед, государь!

— Что ты врёшь, грек? — вспыхнула Морена. — Что ты знаешь о Старых богах! У вас свои пророки, у нас — свои. Не только у греков есть истина!

— Истинные пророки не учат превращать детей в козлят и топить девиц в море.

Евтихий распахнул дверь и вышел из жарко натопленного дома в ночной холод. На взморье девы-самовилы жаловались на судьбу и тоскливо пели о бедной утопленнице.

19

Велес (Волос) — древнее славянское божество подземного мира, лесной чащи и урожая. Возможно, тождественно подземному змею Ящеру.

Велесичи (велегезиты) — в VI — X веках славяне, что обитали на востоке Греции в прибрежной области от юга Фессалии до предместий Фив и Афин.

Волос (Βολος) — греческий город, выстроенный в новое время у Пегасейского залива возле развалин Иолка, родины аргонавтов. Связанно ли имя города с именем главного бога обитавших в тех краях славян-велесичей, не известно.

…Перебор струн. Такой томительный, угнетающий душу. Басовая струна пропоёт, и сразу за ней тонкая. Низкая — за ней высокая. Это не песня. Другое. Названия этому нет. Звуки тянут жилы и душу, тянут кровь — и вынуждают уснуть, забыться мёртвым сном, покориться…

Леля распахнула глаза, очнулась. Ноги застыли от холода, а в груди — жар от выпитых трав, что подали ей посреди ночи. Больше не вспоминается ничего, почти ничего… А перед ней, оказывается, не гусли — море с бегущими волнами-струнами.

Она не лежит — стоит. Руки затекли, не чувствуются. Она попыталась размять их, но ощутила их за спиной связанными. За нею — столб, врытый в землю. А море поднимается с приливом и лижет ей холодом ноги. Ногам нестерпимо холодно — а в груди горячо от дурманящих трав.

— Мачеха! — вспомнилось.

Лебединым крылом реют перистые облака над морем — как рукава самовильской сорочки. На мачеху нет ни обиды, ни злобы — на сердце безволие от выпитых трав. А заклятые струны томят душу, кружат голову и душат грудь. Столб за спиною так крепко вкопан — не покачнётся.

— Иоаннушка! — вспыхнуло в голове.

Леля вспомнила: им дали пить горький напиток. Их повели. Иоаннушку — к кумиру Старшей Яги, где с вечера горели костры и кипела вода. А её — на песок под высоким взморьем, на берег, что затопляется приливом.

Леля мотнула головой — перебросила её с плеча на плечо. Волосы облепили лицо. Море подступало. Скоро из пучины поднимется Ящер и проглотит её. Заклятые гусли бренчат и топят в тоске душу. Неужто эта тоска, это вытягивающее жилы смятение — теперь навсегда, на целую вечность? Кажется, змеиные глаза уже блестят из-под воды, из бездны. Или это встаёт солнце. Рассвет. Дурман кружит ей голову, стынут в воде ноги, теряется остаток воли, дух угасает.

Сквозь наваждение слышится то ли прошлое, то ли будущее. Морена кружится в заклятой пляске, плеща лебедиными рукавами. Иоаннушка непонимающе глядит на котлы с кипятком. Море плещется у её колен и взбирается выше. Бренчат яровчатые гусли. Скачут русальцы в масках козлищ, кто-то протягивает маску и Иоаннушке. Где-то раздаётся голос, слышится, как кто-то спрашивает:

— Верно ли, грек, что Карл, король франков, носит сан римского патриция?

Кто-то разрезáл ремни на её руках. Леля опомнилась. Евтихий, знакомый грек, за плечи удерживал её от падения. Она повисла у него на руках, и он перенёс её выше, на скалистую отмель, куда не поднимался прилив. На высоком берегу ждал, опираясь на меч, князь Акамир.

— Акамир, — Леля протянула с нежностью и благодарностью. — Мой спаситель.

С Евтихия струями стекала вода. Щемило сердце. Он придерживал Лелю, и прикосновение к её спине волновало и тревожило. Белые, разметавшиеся по плечам и шее волосы. Плечи, обтянутые тонкой сорочкой. Босые, порозовевшие ноги. Он думал обернуть их плащом, но плаща не было, Евтихий стоял в варварской одежде, а Леля благодарила Акамира.

— Где мой брат, где отец?

— С ними мои люди, — Акамир взглянул на неё. — Не бойся, — и добавил: — Бедная девушка, ne trewozh sebe za otca i bratca. Ja jesm kniazh. Ja da nikto bole .

Леля улыбнулась — как прежде, сжатыми губами, недосказанной полуулыбкой. Акамир в княжеской шапке, с мечом и в лучшей своей одежде держался с ней горделиво. Он — князь, и над склавинией вот-вот взовьётся его знамя…

— Зверь! Ящер из моря! — закричала Леля, обернувшись и показывая на восход.

Евтихий резко повернулся, а князь лишь поднял голову. Ничего не было. Гремели заклятые гусли, и в такт им Леля то расширяла, то прикрывала глаза. Акамир обеспокоено водил головой. Ещё миг, и он против воли тоже увидит в волнах морского Ящера. Евтихий ухватил Лелю повыше локтя:

— Стой, Леля, стой. Не слушай гусли! Выгони их из сознания. Ты и теперь что-то видишь посреди моря?

Леля, округлив глаза, кивнула и подняла руку, указывая:

— Вот зверь. Он как змей, которого убил отец, — Леля вскрикнула: — У него и рана на голове от меча!

— Рана от меча? — выкрикнул Евтихий, сознательно не глядя в море, стоя к нему спиной и заслоняя обзор Леле.

Ещё пол мгновения, и Ящера непременно увидит князь Акамир. Он верит волхвам, а значит сам же усилит наваждение и откроется навстречу тому, что лезет теперь из бездны.

— Победи его, Елена! — Евтихий велел, зовя её христианским именем. — Верою, словом, крестом, что ты носила, светом, что у тебя в сердце — победи его!

— Сги-и-инь! — в крике изогнулась Леля. — Сги-и-инь!

Запел княжеский рог. Акамир вскинулся. Соперничая с рогом, громче зазвенели гусли. Турий рог заглушил их своим рёвом, но трубачу не хватило воздуха. Звон гуслей врывался в промежутки, в которые трубач вдыхал и собирался с силой. Заклятые струны всё пели и пели, а потому море вздымалось выше и выше. Взметались волны, они колебались как струны, кем-то перебираемые и гонимые с морской глади на берег.

В склавинии поднялось знамя Акамира. Вооружённые люди высыпали на берег. Кто-то затаптывал костёр перед идолом Велеса-Ящера.

— Это твой отец, Леля, а с ним мои воины, — Акамир вытянул меч из ножен. — Сейчас мы уведём твоего братика, потерпи. Ну что, грек? — бросил он походя. — Верно ли, что франкский король Карл носит сан римского патриция? — он засмеялся.

Кажется, люди князя не опрокинули русальцев, а только оттеснили к развалинам Иолка и дороге на север. Всё шло не так, как задумывалось. Русальцы дали отпор княжеским людям. Крики, шум, сполохи огня и дым — кто-то повалил в костёр кипящие котлы. Рослый и худой славянин в одиночку отбивался мечом от двух русальцев. Леля узнала отца и бросилась к нему в самую гущу:

— Отец! Отец, берегись, — её заслонили.

Знамя Акамира наступало, но русальцев попросту выпускали. Их всего лишь выдавили из склавинии на дорогу. Евтихий с досадой оскалился. Зря это, зря! Ложная победа — сделано всё, чтобы упустить волхва и его русальцев.