Максим Форост - Вперед, государь!

Никифор заговорщицки глянул и, потерев руки, блеснул перстнями.

— Рассуди сам, Ставракий видел у склавинов скифское золото. Доносят, что он держал в руках золотые яблоки, но… утаил их от царицы. Возможно, он выведал, в чём секрет царя Мидаса, но уже шестнадцать лет хранит тайну. Почему и зачем? Поначалу он собирался показать царице всё, как есть, даже повёз её в Фессалию, но… не довёз. Почему? Прокатил её по пограничью до Верии и — обратно в Филиппополь. А ведь Филиппополь — это скверный, неблагонадёжный городишко. Знаешь почему?

Евтихий выдержал паузу и неохотно выговорил:

— В этот город покойный государь свёкор царицы ссылал еретиков-павликан, и ещё Филиппополе много осевших славян-язычников.

Лучики заиграли на перстнях Никифора Геника:

— Вот-вот! — он обрадовался. — Язычники и еретики-колдуны. Ты знаешь, какие у них обряды! — Никифор притворно ужаснулся. — А как они наводят порчу! Знаешь ли, они закалывают быка и чародействуют над внутренностями, потом жертвенной мукой посыпают одежду недруга, и тот медленно угасает…

— Смотрю, ты неплохо разбираешься в колдовских обрядах. А, Никифор Геник? Гораздо лучше Ставракия, — нанёс удар Евтихий. Никифор вытаращил глаза. — Не обращался ли ты к колдунам за услугами?

Никифор заохал, и из его глаз ручьями полились слёзы:

— Да что ты, что ты говоришь-то, — он сжал кулаки и стал яростно тереть ими глаза, но слёзы лились всё больше и больше. — Да как ты можешь-то… Да я никогда… Сама царица тебя… А ты…

Об этой слабости Никифора — плакать от злости и злиться от своих же слёз — знало всё чиновничество столицы. Сжав губы, Евтихий равнодушно смотрел, как тот мучается.

— Ты предлагаешь мне оклеветать Ставракия? — добил Евтихий.

— Ну, нет же, — оправдывался Никифор, — просто царица, скорее поверит тебе.

— Предлагаешь мне солгать? Верному Императору Ирине солгать на её патриция Ставракия?

— А почему он не привёз ни одного золотого яблока? — опомнился Никифор. — А зачем утаил секрет царя Мидаса? А где золотое руно? А?

Евтихий стиснул зубы и промолчал.

— Молчишь? Вот-вот, — пальцами в золотых перстнях Никифор тёр себе глаза и вытирал нос. — Одиссей, да? Сирен забоялся? Так изволит говорить наша царица… Вот и беги, Одиссей, ищи золото Мидаса! Я же о тебе, о тебе забочусь, а ты меня… такими подозрениями…

Никифор Геник плакал и злился. Что-то подсказывало Евтихию, что он нажил себе могущественнейшего врага, опасного и мстительного. Не стоило бы с ним ссориться… Но Евтихий повернулся и вышел вон из комнаты.

14

Склавиния у развалин Иолка, города аргонавтов

«Проклятый народ, склавины прошли всю Элладу, области Фессалоники и Фракию. Захватили много городов и крепостей, опустошили, полонили и подчинили себе страну и поселились в ней свободно, без страха, как в своей собственной…»

Сотни дорог сплетались в одну, и каждая разветвлялась на сотни других. Дороги бежали мимо оливковых рощ, взбирались на горы к тенистым кипарисам и скатывались в долины озёр к зарослям ив и ольшаника. Понукая и пришпоривая коня, торопился на север Евтихий. Акамир и Потык отставали на два или три лошадиных скока, а княжеский обоз растянулся позади на дороге.

То там, то здесь в лесу маячил какой-нибудь идол. Даже Акамир, щуря на ветру тюркские свои глаза, не мог бы сказать наверняка, кто это был — древняя Деметра с мрачным Гадесом или славянский Велес с богиней Ладой. У покинутого греческого монастыря Евтихий не задержался. Мало ли встретится на пути заросших травою церквей!

Дороги бежали как реки, а реки — как время, из неведомого источника. Опустошённая чумой Эллада два века назад отдалась варварам. Славяне хлынули на её земли. Они осаждали Фессалоники и угрожали Константинополю. Когда власть опомнилась и в спешке создала в Афинах военный округ, склавины уже спокойно селились у величайших городов этой страны.

Пол века назад Грецию выкосила вторая чума. В тот год в обезлюдевших Афинах родилась будущая царица Ирина. Через годы по её приказу вернулись сюда византийские легионы, и грозный евнух Ставракий навёл суровый порядок. Побеждённые склавины выплатили Константинополю подать за два столетия разом: корабли с закованными рабами один за другим уходили из Пелопонесских гаваней.

Евтихию казалось, что он чувствует взгляд склавинки Лели и краем глаза видит её полуулыбку. За платановыми лесами выросла гора Пелеон, а с моря потянуло невесенним холодом. С Пегасейского залива донёсся запах водорослей и сырого песка. Там раскинулся посёлок варваров, и запахи моря смешались с дымом жилищ. Из-под греческой шляпы Евтихий высматривал, много ли народу их встретит…

Волны беспокойно накатывались на взморье, бились о каменистый берег и рассыпались брызгами. Акамир в раздражении покусывал усы. Его вынудили отойти к берегу, одного, без оружия, и Кощ Трипетович теперь с головы до ног рассматривал его, своего князя. Акамир не вытерпел:

— Ответь-ка мне, жрец! — он требовательно повысил голос. — Я не опоздал? Ты рад меня приветствовать? Рад допустить к священнодейству? — князь не спрашивал, князь настаивал.

Внизу шумел и плескался залив, а за спиной князя на отдалении столпились воины и местные славяне-велесичи. Жрец усмехнулся одним уголком рта:

— Пожалуй, ты явился чересчур вовремя, княже. Сделай-ка вид, — попросил он, взглянув исподлобья, — что ты задержался в пути, скажем, дня на два. Тогда всё пройдёт благопристойно. Так, как угодно богам.

За спиной у волхва по-над взморьем стелились дымы от костров. Из-за гряды скал доносился шум и людской говор. Акамир недовольно дёрнул плечом: брызги с залива оросили его ледяным дождиком.

— Кощ, я приезжаю, когда хочу, — князь показал зубы, — я здесь хозяин.

Из знаков княжеского достоинства на нём оставалась только алая шапка с бобровой оторочкой. Без меча на поясе он чувствовал себя уязвимым. В стороне высилась гора Пелеон, а под горой у костров уже собирался народ — мужчины и женщины. Кощ Трипетович ещё ниже наклонил голову, отчего голос прозвучал совсем глухо:

— Ты не услышал меня, князь. Жаль, — жрец сумрачно глянул из-под широкого лба. — Сказать ли русальцам, что ты велишь погасить костры богов? Сказать ли народу, что князь не велит умилостивлять Могучих и не велит молить их об урожае?

Дымы потянулись вдоль берега. У подножия Пелеона темнел близ моря заросший травой холм. Там из земли торчали поваленные колонны и края фундаментов. Говорят, это развалины Иолка. Здесь жили когда-то греки. Князь осмотрелся, мотнул головой и… вдруг отступил.

— Это моя земля, Кощ, — Акамир попытался придать голосу уверенности.