Максим Форост - Вперед, государь!

Евтихий вклинился конём между ними. Грудью коня он напирал на чёрную лошадь сановника. Лошадь шарахнулась и осела на задние ноги, а воины выхватили мечи из ножен.

— Вы откуда, бойцы? — остудил их Евтихий. — Из Фессалоник?

Сановник скользнул взглядом по его варварской одежде. А князь Акамир собрался с мыслями и дёрнул за узду лошадь, заставив её плясать:

— Эй, греки! Неужели я подставлю под удар склавинов ради греческих интриг? Se ne mozhno, ne bywach po semu! — воины князя приблизились и выстроились за его спиной, готовясь дать отпор.

— Послы, под чью музыку вы поёте? — Евтихий не дал грекам опомниться. — Кто вас направил — благоверная августа? Логофет Ставракий? Или евнух Аэций?

— Варвар? — сановник выглядывал из-за спин своих воинов и сверлил глазами Евтихия. — Варвар, который знает политику дворца?

— Я крестник благоверной царицы Евтихий Медиоланский, — наступая на них конём, он выдернул спрятанный на груди пергамент с печатью афинского правителя.

Раздосадованные сановники заговорили между собой, приподнимая поля шляп и поглядывая на Евтихия. А после вернулись к своему отряду. Евтихий выкрикнул им:

— Вы из Филиппополя! А послал вас Никифор Геник! Передайте плачущей лисице, что переговоры с ним никому не нужны. Свалить Ставракия подложным славянским мятежом не удастся.

— Я сам с моим народом решу, — привстал над седлом Акамир, — когда и с кем заодно мне выступать!

Греки скопились на одной стороне, склавины — на другой. Два отряда медленно разъезжались на дороге, теснясь каждый к своему краю. Поравнявшись с Акамиром, сановник выглянул из-под шляпы:

— Будь осторожен, архонт! Другубиты свирепствуют, — грек полоснул его взглядом. — В окрестностях пропали отцы-аббаты, послы короля франков. Как бы варвары не обошлись с ними, как галлы обходились с пленниками!

— Как это? — вырвалось у Акамира.

— Галлы сжигали их заживо в клетке из ивовых прутьев. Но архонт, — грек мстительно улыбнулся, — а ведь ты язычник? Неужели ты едешь на это кощунство? Ох, не просчитайся! Франкский король Карл не прощает убийства миссионеров! А границы Карла уже подступают к твоим… Ты же не желаешь изнурительной войны с франками? Запомни, Акамерос! Ты нуждаешься в греках. А потому в стороне от наших интриг тебе не остаться!

Сановник спрятал лицо. Отряды разъехались. Акамир долго молчал, раздумывая, как поступить.

— Что, князь? — процедил Евтихий. — Больше не спрашиваешь, носит ли король Карл сан римского патриция?

24

Северная Фессалия, склавиния друговичей

«Склавины и анты не имели единодержавной власти, но имели общенародное правление, народные собрания и сходы, на которых совещались по всем военным вопросам»

Ветер переменился. Перистые облака, распростёртые как лебединые крылья, неслись уже с севера. На ветру трепетали вышитые рукава сорочки, и Лебедь Белая, застыв, смотрела, как летят её облачные тезки. Облака-лебеди, казалось, звали с собой.

— Кощ Трипетович… — Морена порывисто вскинула к груди руки и прижала их к горлу, точно хотела перекрыть себе дыхание. — Это правда? — она выдохнула со страхом. — Могучие ненасытны! — вырвалось у неё, она охнула и ладонями зажала свой рот.

— Ненасытны? — Кощ вспыхнул и резко к ней обернулся. — А что ты сделала, Лебедь Белая, чтобы они насытились?

Кощ Трипетович ухватил её за плечи, притянул к себе и заглянул прямо в глаза. От его взгляда закружилась голова и стало уплывать сознание — куда-то, должно быть, вслед за лебедиными облаками…

— Мне донесли, что твой муж, князь и грек едут сюда. Потык до смерти непокорен Старым богам! А твой грек исхитрился снять с него проклятие. Это ты виновата, Лебедь Белая! Это ты не справилась.

— Это не мой грек, — вяло воспротивилась Морена, — я не знаю его… — сознание немедленно помутилось, и воля уплыла, стоило только тренькнуть под рукою Коща гусельной струнке. Такой сладкий и… такой тошнотворный у них перезвон…

— Ты слышишь только меня, — низкий голос волхва вливался ей в помутнённое сознание, — и видишь только меня. Есть только я, а за мной — только Могучие. Они жаждут. Ты сделаешь всё, чтобы они насытились. Лебедь Белая! Нам отступать некуда. Могучие непременно вкусят жертву. Ту или иную. Сделай это для них , Морена. Пусть Старые боги насытятся! Проснись.

Кощ несильно ударил Морену по щеке, та покачнулась. Начала в страхе оглядываться. Волхв сумрачно следил за её суетливыми движениями. Следил, как она силится, но не может коснуться защищающих оберегов.

— Потык убьёт меня… — выговорила Морена.

— Морена, если Старые боги разъярятся, я не смогу спасти Потыковых сына и дочь. Царицын грек идёт по моему следу как заклятый пёс, и когда те трое придут сюда… Возьми это, — Кощ подал Морене кожаные ремни. — Возьми-возьми, тебе придётся самой связать им руки перед жертвоприношением. Франкскими монахами они не удовлетворятся.

Против воли Морена подчинилась и взяла протянутые ремни.

— Кощ Трипетович… умоли Старых богов, чтобы до этого не дошло, — она попыталась поймать руку жреца. — Кощ, ты великий жрец, Могучие послушают тебя, — она торопилась, частила слова, она схватила и не выпускала его руку, силилась поцеловать её.

— Морена! — Кощ стряхнул её руки.

Ветер поднял с земли пыль и засохшие ветки. Лебеди в небе пропали, их перистые крылья превратились в серую мгу. Под рукой волхва чуть слышно прозвенели яровчатые гусли. Морене показалось, что гусли сами собой стали перебирать струны.

Идолище Морены-Яги чернело издалека. Оно бросалось в глаза со склона горы, по которому бежала дорога. Морену-Ягу изображала огромная ямина, вырытая внизу долины. В причудливых очертаниях ямы угадывалась голова, длинные руки, раскинутые на восток и запад, торчащие по сторонам груди, достойные того, чтобы вскормить гигантов, огромные бёдра и пространный подол какой-то женской одежды. По чёрным земляным склонам святилища-ямы торчали клочья жухлой травы и обрубленные корни кустарника.

— Это сама Лада-Морена, — Акамир, отчего-то ёжась, коснулся оберегов у себя на воротнике. — Друговичи зовут её Мораной , — он скинул с головы княжескую шапку и зашептал по-славянски: — Chur, chur mene, se sama Mati syrai zemlia je…

— Как ты говоришь? — Евтихий придержал лошадь.

У святилища вокруг вырытой в земле ямины собирался народ — склавины в вышитых одеждах, мужчины и женщины, многие с волынками, рожками и бубнами.

— Князь сказал, — Потык покосился на Акамира, — что это и есть местная Яга-Мать, богиня влажной плодородной земли.

Акамир сделал знак, и трубач протрубил в турий рог. Друговичи в долине зашевелились, стали один за другим поворачивать головы. Кто-то, подняв руку, показывал на дорогу, на склон горы.