Максим Форост - Вперед, государь!

— Берта… фрау Берта… — к доброй Берте Евтихий пришёл один, а Берта стояла теперь, уперев руки в широкие бока. — Скажи мне, будь так добра…

Он едва переступил порог её дома, как его окружила орава неумолкающей детворы. Добрая Берта, высмотрев, что рядом нет воинов Видукинда, осмелела и стала сама наступать на Евтихия. Евтихий едва посмел спросить её:

— Скажи мне, а кто в этой округе — чужак, кто здесь пришлый? Меня интересуют…

— Да тут полно чужаков! — недослушала тётка Берта, и цыкнула на детей так, что те рассыпались прочь по лавкам и сразу затихли.

Домик её был беден: темнели бревенчатые стены с торчащей из щелей паклей да холодил выметенный до земли пол. Связка сушёных грибов висела над огнём, да земляничный морс в кувшине стоял на столе. Видимо, грибами и ягодой промышляли в лесу её дети.

— Я спрошу иначе, — Евтихий поколебался, не зная, как выразиться проще. — Есть ли в округе кто-нибудь, кто на деле гораздо старше, чем выглядит?

— Что-о? — опешила добрая Берта, она выпучила глаза и захлопала ими.

— Я имею в виду, фрау Берта, нет ли в округе того, кто похваляется знанием минувшего? Ну, или грядущего. Кто, скажем, гадает или прорицает.

— Дожили, — охнула добрая Берта и принялась стыдить: — Королевский посланец! Ищет пропавших, а сам пошёл по гадалкам. Мне моих Грету и Ганзеля гадалка, что ли, отыщет? Срам тебе, срамота! Эх, стыдобище.

Евтихий выскочил из её дома, словно облитый с головы до ног помоями. А во дворе к нему тотчас подскочил старший из мальчишек доброй Берты и ухватил за рукав:

— Эй, ты — миланец, да? Слушай, тебя ищут. Тебя весь день тебя ищут die Waldkarle, — мальчишка показал рукой за околицу.

— Что ты сказал? — не понял Евтихий. — Я не разобрал. Waldkarle — это, лесные… карлы? Постой, — он вдруг вспомнил, как говорил ему Видукинд: «der Karl» это по-саксонски мужик, деревенщина. — Ты хочешь сказать, что меня ищут какие-то лесные жители? — он догадался.

— Ja, это die schwarze Elfen! Чёрные эльфы, — паренёк потащил его за руку мимо деревенских дворов. — Я их видел в лесу. Мне можно — эльфы детей не обижают.

— Дружок, ты говоришь, что повстречал в лесу эльфов, и они попросили меня найти?

— Они чёрные как черти, и такие же проклятые! — сынок доброй Берты не моргнул глазом. — Да вот же они — смотри. Их уже бьют!

С криками и бранью селяне-саксы гнали вон из деревни стайку детей и подростков. Ребята держались вместе, цеплялись один за другого и у всех чернели как угольки глаза и курчавились тёмные волосы. Точь-в-точь как у чёрного всадника. Один из селян-саксов замахивался на детей железными вилами.

— А ну прекратить именем короля Карла! — Евтихий рванулся, выхватил у сакса вилы и швырнул их через забор. — Я — королевский посланец, а эти дети — под королевской защитой. In nomine Karoli Magni regis frankorum!

Возглас на государственной латыни всех образумил. Кое-кто, правда, повозмущался:

— Это не дети, а шайка попрошаек, герр миланец. Это не божьи нищие, а воришки! — но спорившего затолкали за спины. Селяне по одному разошлись, мрачно поглядывая то на Евтихия, то на лесных жителей.

Их было человек восемь. Ростом от мала до велика, но не старше двенадцати лет. Все в стёртой тряпичной обувке, в рванине с чужого плеча и в дырявых соломенных шляпах. Крайне недоверчивые, настороженные и… все какие-то смуглые.

— Эй, ну-ка! — Евтихий осторожно позвал их. — Разве это вы ищите чужого человека, приехавшего из Медиолана?

— Нет, это он тебя ищет!

— Кто это — он ?

Один из мальчишек требовательно протянул руку ладошкой вверх:

— Дай денег — скажу.

Евтихий вынул из-за пояса медную монетку.

— Ребёнка обидишь? — мальчишка возмущённо округлил глаза.

Евтихий одобрительно хмыкнул и подал вторую монетку. Мальчишка схватил обе и скрылся за спинами старших. Один из ребят важно цокнул языком и сказал, будто бы невзначай:

— Эх, не любят тутошние селяне бродяг, кузнецов, мельников и бардов. Пойдём-ка, чужак-миланец! Приведу тебя, куда ты хотел, — он устремился по дороге в лес, и стайка смуглых оборванцев заспешила следом.

Дорожка выбежала из села и растворилась в лесу, распавшись на тропки, полянки, ложбинки. Вожак вёл смуглолицых мальчишек, петляя между приметных деревьев. Лес вокруг них сомкнулся. Кустарники и можжевельники скреблись, хватая за одежду.

— Я правильно понял, что мне привет от Чернобородого? — Евтихий спросил вожака, но тот промолчал. — Я увижу его? — он повторил.

— Размечтался! — подросток присвистнул. — Его тебе ждать как до новой луны!

В лесу вскрикнула иволга и прошумел ветер.

— А вы-то все — кто такие? — Евтихий приглядывался.

Вожак не ответил, но один из мальчишек поменьше гордо задрал дырявую шляпу:

— Мы — египтяне ! Разве не видишь?

— Он — тоже египтянин? — Евтихий нахмурился и сжал губы.

— Ну да, — буркнул мальчишка и сразу замотал головой: — То есть нет, но он велел показать тебя нашему тану. Он ведун и бард. Тан — это тот, кто тебе нужен.

Мальчишки сопели — все восемь. С елей прямо на них сыпалась хвоя. Хвоя шуршала и ломалась у них под ногами.

— Ведун? — Евтихий уточнил.

— Ведун и бард. То есть, рифмач! Он сочинял песни и вдруг отыскал грот на горе Герзельберг, а там жила Фрейя. Ну, то есть Венера, только тамошние зовут её Fräu Holda.

— Так-так, — Евтихий внимательно слушал, стараясь отделить правду от вымысла. — Германская богиня Фрейя?

— Ну да. Тан спал с нею по-взрослому, а снаружи прошли годы. Так он рассказывает.

— А Фрау Гольда наградила поэта даром прорицания, — закончил Евтихий. — Я знаю эту песню. Но лесные египтяне в неё не вписываются.

Мальчишка с презрением посмотрел на него и ничего не ответил.

Где-то звенел ручей. Солнце просачивалось сквозь ветки. Оно освещало невысокий ольшаник. Но ольха перед ними разошлась, и на берегу лесного ручья, на поляне, открылось нечто вроде посёлка из крытых телег и повозок.

Эти повозки хлопали на ветру холщовыми пологами, на их дышлах сушилось тряпьё, под днищами телег лежали в тени люди, а у колёс суетились дети. Дымил костёр, и на огне что-то варилось. Женщины, завидев чужого, вскочили и разом заговорили на незнакомом языке. Мужчины лениво повылезали из-под повозок.

Евтихий медленно вступил в их круг, прошёл посреди разбросанных на траве циновок, посреди колотой посуды и детских игрушек. Одна женщина вдруг разбросала на расстеленном платке дощечки с вырезанными рунами и, запрокинув голову, окликнула:

— Эй, чужой человек! Ты пришёл сюда, чтобы разузнать судьбу?

— Судьбу? — отозвался Евтихий. — Если ты гадалка, то сама и узнай по рунам, стану ли я гадать или нет.

— О да, мы-то гадатели, — женщина медленно проводила его взглядом, — а ты — кто?