Максим Форост - Вперед, государь!

Евтихий обернулся — краем глаза он заметил под её рукой хрустальный шар для гадания. Точно такой он расколотил в Медиолане.

Тут выскочил мальчишка-вожак из ребячьей стайки и закричал во всё горло:

— Я его привёл, тан! Тан Гейзер, я его привёл, — он ухватил Евтихия за рукав и показывал на него пальцем.

Евтихий мягко высвободился. От одной из повозок поднялся человек с бледным лицом и острой рыжеватой бородкой, какую порой носят королевские чиновники. Евтихий подошёл к нему:

— Тебя называют таном, и ты хотел меня видеть, — сказал он. — Приветствую тебя, тан.

— Я знаю. Знаю, как меня называют, — тан не захотел поднять на него взгляд. — Но я совсем не хотел тебя видеть, — заметил он лениво и тотчас выговорил мальчишке: — Зачем его привёл? Нельзя приводить сюда чужих, нельзя!

Мальчишка защищался:

— Тан Гейзер, нас собирались избить вилами, а вот этот…

— Ладно. Знаю. Он спас. Что тебе? — последнее было сказано Евтихию, тан соблаговолил поднять на него светлые с рыжиной глаза, совсем не такие, как у лесных обитателей. — Что тебе, а?

— Танами называют вольных людей, — заметил Евтихий. — Но только не здесь, а у бриттов. Ты — бритт, тан Гейзер? — он прямо спросил.

Тан Гейзер не ожидал вопроса и на миг растерялся.

— Да, но… Пусть так. Я вырос у бриттов.

«Вот и ещё один чужак, — отметил Евтихий, — как и пастух Петер».

— Ты — Гейзер, а это значит то же, что Герзель, так? — не отступал Евтихий. — В саксонских говорах нередко переиначивают слова. Ты назвал сам себя таном Герзелем в память о горе Герзельберг?

— Послушай, чужак, — у тана вдруг задёргалась бородка. — Я знаю, что он приказал мне посмотреть на тебя. Но он не приказывал мне говорить с тобой! Всё, что надо, ты поймёшь сам. Если сумеешь.

— Только один вопрос, — Евтихий искоса глянул на мальчишку, который во все глаза смотрел на тана и на чужака. — Красавицу Фрейю, древнюю богиню германцев, ты встретил тоже у бриттов? Ответь, а то в твоей легенде многое не сходится.

Тан Гейзер тоже глянул на собравшихся вокруг мальчишек и с расстановкой сказал:

— Я встретил её в Тюрингии на востоке германских земель у подножия горы Герзельберг. Я врать не буду. Я — честный Томаш.

— Ах, так тебя зовут Томаш, тан Гейзер? — Евтихий непринуждённо ворохнул ногой одну из валявшихся циновок. — Согласен, когда много имён, то всегда легче путать других и скрывать правду.

Тан Гейзер оскалил зубы. Разговор заставлял его нервничать:

— Можешь звать меня так, как меня звали у бриттов. Я — Тал Иесин, бард и певец.

— Даже так? Тогда поясни: ты переспал с Фрейей, супругой германского бога Одина, а Один, бог прорицания, вместо того, чтобы тебе отомстить, почему-то подарил тебе дар прорицания. Ты не запутался в мифах, честный Томаш? — Евтихий уставился тану в глаза.

— Не было никакого обманутого Одина! — взвился тан Гейзер. — Вон отсюда! — рявкнул он на мальчишек, и тех как ветром сдуло. — Не Фрейя, не Гольда, а Мэб, Мэб! Её звали Мэб. Её золотые косы, её золотое платье, её золотой голос! Я знаю, я познал это, я помню…

Солнечный свет позолотил стволы вязов и листву ольшаника над ручьём. Ручей, не переставая, пел.

— Золотые косы? — припоминая, повторил Евтихий. — Пение над рекой, утёсы, пловцы. Да? Кажется, я тоже знал и видел её.

— Может быть. Но я за связь с нею покаялся! Я был в вечном Риме и каялся самому папе Стефану. Я знаю, я помню! Меня не хотели к нему пускать. Кто я такой? Но я хотел исповедаться только одному папе Стефану…

— Тал Иесин, — тихо позвал Евтихий. — А ты знаешь, что этот папа Стефан умер более тридцати лет назад?

10

«Талиесин — древний британский поэт, ставший героем преданий. По одному из них, Талиесин был воспитанником старой ведьмы. Он жил, вероятно, в VI веке и был придворным бардом короля бриттов. Сохранились стихи Талиесина, но подлинная его биография и годы его жизни практически неизвестны…»

У тана Гейзера заметно дрожали руки.

— Я был сиротой, я рос у чужих людей, я был в услужении у старой ведьмы, — повторял он. — Скажи мне, чужак, ты веришь честному Томашу?

— Я тебе верю, — сказал Евтихий. — У тех бриттов, что живут в язычестве, действительно есть свои ведьмы.

Тан Гейзер затряс головой:

— Молчи и слушай! Когда я родился, меня отдали ведьме, а она засунула меня в кожаный мешок и кинула в реку. Я поплыл, и через девять месяцев меня выловили рыбаки. Они распутали мешок и восхитились красотой младенца. «O Tal Iesin!» — воскликнули рыбаки, что по-валлийски значит «О прекрасное чело!» Веришь ли мне, Талиесину, поэту и барду?

Евтихий сжал губы в тонкую нить и, собираясь с мыслями, отошёл в сторону.

— Эй, ты куда? — не вытерпел тан.

Евтихий вернулся:

— Давай начистоту, тан Гейзер, — Евтихий вздохнул. — Преданию о спасённом из воды младенце — тысячи лет. Ведьма и жрецы просто посвящали тебя в барды, это был обряд второго рождения. Мешок, или короб, или закрытая лодка — это образы материнской утробы. Но я снова встречаю знакомые водные символы — река, лодка, пловцы, рыбаки. Вот неподалёку живёт один странный моряк. Это случайность? Скажи, не твоя ли Мэб теперь на рейнском утёсе…

— Но ведь девять же месяцев! — не дослушал тан Гейзер. — Не мог же я просидеть в кожаном мешке девять месяцев!

— Считаешь, не мог? — переспросил Евтихий. — Ну, скажем, в символическом обряде время исчислялось иначе. Предположим, — Евтихий сощурил один глаз, будто прикидывая, — что один день идёт за один месяц.

Ему показалось, что Талиесин слегка побледнел.

— Что? Что с тобой, тан?

— Да что ты понимаешь в той жизни, которая течёт у него ! — закричал Талиесин. — Вон! Вон отсюда!

Евтихий поднял брови. Он не предполагал такой реакции Талиесина.

— Пошёл вон! — тан Гейзер в истерике размахивал руками. — Эй! — он схватил не весь откуда взявшегося мальчишку, вожака ребячьей стайки. — Я говорил тебе не водить сюда чужаков? — он срывал на мальчишке досаду. — Я говорил тебе?

Тот вырвался и убежал. Евтихий жёстко ухватил тана за плечо и встряхнул:

— Ну-ка, говори, что тебя так задело. То, что день идёт за один месяц, или то, что Мэб живёт на рейнском утёсе?

Талиесин ударил его по запястью, вывернулся, попытался ударить под вздох — Евтихий перехватил его руку, но тан опять вывернулся.

— Франки идут! — завопил тот самый мальчишка.

Через лес опрометью бежали выставленные в дозор ребята. Их писклявые вопли подняли переполох, бродяги-«египтяне» повскакивали с мест. За мальчишками нёсся собачий лай и раздавалось подуськивание всадников. Бродяги бросились врассыпную.

Покидав циновки и котелки с варевом, они кое-что успевали прихватить с собой. Евтихия оттолкнули. Кто-то из скитальцев, убегая, прижимал к груди свёрток — то ли с ребёнком, то ли с вещами. Покатился по земле никому не нужный хрустальный шар, рассыплись руны. Талиесин пропал — словно сгинул.