Максим Форост - Вперед, государь!

— Ты уж меня прости, такого бесчувственного, — говорил Евтихий. — Я скучный человек. Я служу скучным людям — королю и римскому папе, а они непременно хотят знать скучные вещи.

— Спрашивай, — Лора сглотнула комок. — Спрашивай, — она повторила.

Лора ссутулилась и не поднимала головы. А Евтихий бережно держал Лору за плечи.

— Знал бы я, о чём надо спросить, так знал бы и половину ответа. Давай так, — протянул Евтихий. — У Скитальца был корабль, и на корабле он странствовал из новолуния в новолуние. Лет тридцать назад, по здешнему ощущению времени, корабль зашёл в город Рим. Это так?

— Ну, да, почти так. Я жила в Риме, а тот корабль зашёл в Тибр в одно из новолуний. Я встретила Рипа из Винкля, он у Скитальца был капитаном…

— Я понял, понял, — сухо остановил Евтихий. — У вас был всего один корабль, когда из Рима вы отправились в Египет. Это так? Всего один лёгкий и быстроходный корабль.

Лора промолчала, по-видимому, соглашаясь.

— Но обратно Скиталец вёз из Египта уйму народу. На чём?

— Ах, ты об этом? — оживилась Лора. — Пустяки. Это был флот. Военный и, кажется, греческий. Нет, лангобардский. Но воевать на нём собирались греки. Скиталец с ними договорился. Вернее, договорился с их вождём, с каким-то лангобардским принцем. Они перевезли всех, за кого попросил Скиталец. Сущие пустяки! — Лора улыбнулась.

— Да, пустяки, — не сдержался Евтихий. — Это был флот принца Адельхиза. Та авантюра закончилась разгромом греков. Разгромом моего народа, Лора-на-Горе.

— Прости, — легко сказала Лора. — Я думала, что ты — франк, а не грек.

Извилистой лентой Рейн стелился далеко внизу — у подножия утёса. Сказывают, что здесь Зигфрид в отчаянии выбросил в Рейн прóклятые сокровища…

— Странные вы люди, — Евтихий позволил себе каплю откровенности. — Что ты, что твои Рип и Талиесин. Заняты своими переживаниями, а из-за вас детей и взрослых травят собаками и зовут лесными карлами да чёрными эльфами.

Лора насуплено фыркнула. Больше ни о чём он её не спрашивал. Рейн серебрился внизу, а дождь усеивал его рябью, отчего гладь воды превращалась в чешуйчатую спину змеи или рыбы.

Он покинул её — Лору-на-Горе, Лорелею, спустился с её утёса. Дождь пролился на окрестности, зашумел по воде и по берегам Рейна. Евтихий гнал коня той же дорогой. Он торопился назад, к Эресбургу, рассчитывая как можно скорее вернуться.

Со стороны die Frankfurt — франкской переправы на Майне — навстречу ему нёсся всадник в монашеской рясе. Дождь хлобыстал его по капюшону, а грузноватый аббат не обращал никакого внимания и лишь подгонял лошадь. Всмотревшись, Евтихий узнал брата ломбардца. Поравнявшись, брат ломбардец резво развернул коня и, утирая с лица капли дождя, поехал бок о бок с Евтихием.

— Выследил? — Евтихий не скрыл удивления. — Ты что это, следишь за мною, брат почтенный монах?

— Уф-ф, — брат ломбардец успокаивал сбившееся дыхание. — Конечно, слежу, сын мой, — сказал он так простодушно, что Евтихий усмехнулся.

— Где так научился скакать верхом, добрый монах?

— Уф-ф, в Калабрии и в Ломбардии, где же ещё! По всей Италии с юга до севера бедному монаху никак нельзя жить без умения скакать на лошади и драться тяжёлой палкой. Разбойники, понимаешь, сын мой, вокруг одни разбойники. Иногда дубинка в умелых руках становится орудием благочестивой проповеди… Гм… Это когда избитый до полусмерти грабитель вдруг просит тебя об исповеди и о последнем причастии. Благое дело!

Дождь заливал монаху лицо и бороду, а тот лишь посмеивался. Весело этак и звучно: «Хе-хе!…», «Хе-хе!…»

— Калабрия, говоришь, и Ломбардия? — Евтихий всмотрелся в брата ломбардца. — Ты веришь в совпадения и случайные стечения обстоятельств?

— Я-то? Охотно верю. Но только обстоятельствам надо частенько помогать… Гм… Сын мой, — добавил он.

— Брат итальянец…

— Я — брат ломбардец.

— Вот-вот… Ломбардия же — страна лангобардов. Скажи, а ведь наш великий король Карл был зятем короля лангобардов?

— Ну-ну, было такое, — брат ломбардец ладонью вытер с лица и бороды капли.

— Но Карл взял и выгнал дочь лангобардского короля, когда брак стал ему политически невыгоден. Так было? — Евтихий подстегнул коня, но тут же сдержал его, затянув узду. Конь захрапел и затряс головой.

— Ну, скорее, хе-хе, наш Карл вернул её отцу с подобающими почестями, — брат ломбардец посмеялся в мокрую бороду.

— И вот тогда строгий и принципиальный папа Стефан, увы, давно умерший, едва не отлучил Карла от Церкви за поругание святости брака.

— Ты не гони, не гони коня-то… — брат ломбардец выпростал из рукава рясы толстый палец и уставил его на Евтихия. — Не отлучил же! Ну? Стало быть корень святейшего неудовольствия отнюдь не в разводе. Ну-ну! — поощрил брат ломбардец. — Продолжай!

Рассыпанные детали старой истории одна за другой вставали на место. Евтихий, не предупреждая, осадил коня. Брат ломбардец унёсся вперёд, но тоже сдержал лошадь, заставляя её плясать на мокрой траве. Кругом них по земле и по раскисшей дороге шумел дождь.

— Эй, брат ломбардец! — Евтихий перекричал дождь. — Это был именно тот строгий папа Стефан, которому исповедался некто Тангейзер, он же честный Томаш, он же бард Талиесин?

— Да?… — сквозь шум дождя невнятно обронил брат ломбардец, зачем-то забрав в кулак промокшую бороду.

— Значит, папа Стефан знал об Агасфере от Тангейзера — это раз, и папа Стефан за что-то не любил короля Карла — это два. Занятно… Что же сделал новый папа Адриан, когда папа Стефан внезапно умер?

— Хе-хе, — брат ломбардец хитро склонил на бок голову. — Новый папа во всём доверился Карлу и даже позвал в Италию франкские войска. А лангобардский король бежал, но был схвачен и пострижен в монахи.

Евтихий повёл коня медленным шагом навстречу брату ломбардцу:

— Да-да, брат ломбардец, вот так из Павии и Медиолана прогнали последнего лангобардского короля. А тридцать лет назад сын изгнанника Адельхиз попытался отвоевать своё наследство, — он поравнялся с аббатом и задержал коня. — И этим воспользовался Скиталец-Агасфер, чтобы вывезти из Египта загадочное племя.

Евтихий следил за реакцией аббата, но брат ломбардец даже не моргнул глазом. Аббат молчал и готов был переиграть в молчанку Евтихия.

Дождь лился на голову, на лицо и руки, на плечи и спину. Плащ Евтихия вымок. Насквозь промокла и ряса брата ломбардца. В конце-концов Евтихий уступил, признавая, что брат ломбардец его переиграл:

— И папская курия, и франкская корона, и византийский престол, — выговорил Евтихий, наматывая на руку повод уздечки, — давным-давно поддерживают сношения с Агасфером и многое знают о нём и его странствиях. Зачем было нужно нанимать меня, если всё и так всем известно?