Максим Форост - Вперед, государь!

— Ja! Der Irminsul!

Саксы зашумели и спрятали старика за спинами, а Евтихий обернулся туда, куда показывал суровый старик. Позади — как раз за спиной брата ломбардца — стояла бревенчатая церковь со скрипучей дверью. Видукинд, набычившись, исподлобья глядел на подданных и, наконец, без особого желания и явно запоздало, ответил Евтихию:

— Чёрные эльфы — это гадкий народец. Пришлые. Их здесь целое поганое племя. Своих деревень нет, вот они и бродят по лесам с места на место.

Селяне неожиданно поддержали герцога и загалдели, перебивая друг друга:

— Их сюда на кораблях привезли фризы!

— А коли не фризы, так и вовсе евреи!

— Да не, евреи тут ни при чём. У старика-еврея Иакова у самого пять лет назад сынок сгинул. Колдунья его увела — колдунья Мэб!

— Колдунья Мэб? — все суеверно заохали. — Она же von den schwarzen Elfen, из чёрных эльфов!

— Чёрные эльфы — самое что ни на есть еврейское племя. Даново колено, самое проклятое. Их завезли морем из Египта и Персии!

Евтихий не выдержал и хлопнул по столу ладонью:

— Довольно, селяне! — он повысил голос. — В Персию морем не попасть. Я это знаю. Я там служил в легионах христианского императора.

Саксы благоговейно утихли. Тут брат голландец из-за дощатого стола поднялся и, кашлянув, объявил:

— Audientem est, слушание закончено. С полудня несите ваши жалобы по одному к алтарнику. Жалобы будут переписаны и рассмотрены, — брат голландец смахнул рукава с локтей вниз, спрятал в них руки, набросил на голову капюшон и вышел из-за стола. За ним поднялись и вышли остальные посланцы.

Под елью цвёл жёлтый троллеус — цветок лесных эльфов, а из еловых веток, наконец, выпутался гудящий шмель. Разминаясь, посланцы прошли мимо церкви к колодцу выпить воды. Было жарко.

— Это теперь ваша забота, братья аббаты, как записать всё, что было здесь сказано, — посочувствовал Евтихий. — Неожиданно много сведений, и при том крайне разрозненных. Не так ли?

Брат ломбардец шумно глотал воду, брат голландец дожидался кружки. Оба что-то невнятно пробормотали.

— Der Irminsul! — в стороне ото всех прошипел герцог. — Нашёл, чего вспоминать… Что он? Где он? Ирминсул! Ау!

Евтихий, подойдя поближе, наблюдал за герцогом, чуть наклонив на бок голову. Видукинд с трудом сдерживался, досадовал, наконец, неблагородно плюнул на землю и опять помянул «Der Irminsul».

У колодца брат голландец, протирая лицо холодной водой, вдруг обернулся к Евтихию и незаметно поманил его:

— Что ты знаешь о герцоге, комит? — брат голландец был немногословен и ждал ответа.

— Не многое, — признал Евтихий. — Герцог Энгернский, правитель этой области, слуга Великого Карла, — он суммировал.

Брат голландец кивнул, но ждал продолжения.

— Догадываюсь, — Евтихий предположил, — что он die Herzog von Menschen, из народных герцогов. Он — прирождённый воин. Так? Он — знатного рода. Был избран вождём саксонских племён на сходе воинов-саксов. Всё так? Короче говоря, он — природный герцог, а не назначенный Карлом граф-управляющий.

Брат голландец кивнул, но поднял белёсые брови, показывая, как всё это малосущественно.

— Видукинд, — негромко сказал аббат, — крестился тогда, когда ему было тридцать лет. В Аттиньи под Арденнами — в плену у короля Карла. Это было лет пятнадцать назад. А прежде он жестоко воевал с Карлом. Однажды он заманил в ловушку почти всё франкское войско и перебил всех до одного. И это — за Ирминсул, за германских богов и за всю германскую старину.

Брат голландец, раздумывая, почерпнул из колодезного ведра ещё водицы и стал лить себе на руки.

— Karl der Große отомстил ему. Прошёл железом и огнём по Саксонии и захватил в плен пять тысяч сыновей лучших саксонских семейств. После этого была Верденская резня, когда всем пленным саксам отсекли головы. А Видукинд спасся. Он просто бежал и долгое время где-то скрывался — говорили, что у язычников-норманнов. А после сдался королю в плен. Говорят, — брат голландец хмыкнул, — что он был так очарован нашим Карлом der Große, что сразу принял крещение. А я думаю, что герцог всего лишь разочаровался в боге войны Ирмине, который не оправдал возложенных на него ожиданий.

Брат голландец спрятал усмешку, а Евтихий посмотрел на бревенчатую церковь. Как раз сейчас её дверь со скрипом отворилась.

— Здесь, — стал понимать Евтихий, — на этом самом месте ранее стоял Ирминсул?

— Да, — брат голландец кивнул. — Святилище бога Ирмина, крупнейшее во всей Саксонии. Когда der König Karl завоёвывал саксов, то первый удар он нанёс именно сюда. О, это было величественное зрелище! — брат голландец насухо вытирал руки. — Впереди шло духовенство со святыми дарами, аббаты несли кресты и святые мощи, за ними шли дровосеки с топорами, чтобы рубить священное дерево Ирмина, а позади, укрепляя их дух, шла многотысячная армия короля Карла. Двадцать восемь лет тому назад…

— Иными словами, — заключил Евтихий, — эту войну здесь помнит каждый селянин.

— Вот-вот, а ты именем короля Карла пытаешься их убедить, что несёшь им закон и справедливость. Смотри-ка, к нам пожаловал гость, — брат голландец быстро закончил разговор. К ним пробирался некий селянин, а стражники Видукинда задержали его и не пускали ближе.

Селянин уверял, что знает кое-что важное. Он был в одной холщовой рубашке, подпоясанной верёвкой, и босиком. Через плечо он держал пастушеский кнут.

— Скажу только посланцу, который говорит не по-нашему. Раз он говорит не по-нашему, то, стало быть, его никто не поймёт и он меня не выдаст! — у селянина была потрясающая логика.

Евтихий, не сдерживая улыбки, подошёл к нему.

— За лесом, где под горой пасут коров, живёт пастух Петер, — сообщил селянин вполголоса.

— Да что ты говоришь? — не сдержался Евтихий. — Пастух живёт там, где пасут коров? Потрясающе.

Селянин оскорбился:

— Под горою, ну я же говорю: под горою, — он силился что-то показать на пальцах. — Он жил, он был там — под горою. Ну, под горой, под холмом, — он злился, что Евтихий его не понимает, — ну, в подземелье же, у короля эльфов.

Евтихий вопросительно поднял бровь. Селянин горячился:

— Пастух Петер невесть откуда пришёл, и по-здешнему говорит плохо, порядков и обычаев не знает. А вот когда пьёт, тогда спьяну говорит не по-нашему и говорит, будто бы он… — селянин вытаращил глаза и судорожно вцепился в свой кнут, — будто бы он всё-всё знает, что было аж двести лет назад!

— Как же ты его понимаешь, милейший, если спьяну он говорит не по-нашему? — Евтихий прищурил глаза.

У селянина вытянулось лицо. Он резко повернулся и ушёл, бормоча саксонские ругательства.

— «Нет в мире справедливости, никто даже не выслушает!» — Евтихий чутьём перевёл его бормотания.

Он переглянулся с братом голландцем, а тот философски наморщил лоб и вздохнул: