Максим Форост - Вперед, государь!

В устах короля Карла латинский язык был абсолютно безупречен. Наверное, так говорили властители старых времён Юстиниан и Феодосий. А ещё король слыл ценителем музыки, особенно григорианских хоралов. Наверное, их напевы непревзойдённо звучали в этой новой аахенской капелле.

Здесь ещё пахло свежей извёсткой. Евтихий поднимал голову, и взгляд скользил по выбеленным стенам всё выше — до самых остроугольных сводов и узких стрельчатых окон. Зал капеллы — просторен и высок, он поражает чувства, но… Евтихий тщетно пытался найти хоть что-то родное. Красота капеллы Аахена была слишком холодна для него, византийца.

Он действительно желал служить великому королю Карлу. Но взгляд искал что-нибудь близкое — вот, свет падает на стены через цветные витражи, а витражи распадаются на разноцветные стёклышки. Это могло бы напоминать мозаику храмов Никеи — города, который когда-то пришлось покинуть…

Король Карл внезапно подошёл со спины. Евтихий не слышал, как он приблизился. Голос короля звучно раскатился эхом по капелле:

— Так как тебе мой город Аахен, миланец? Когда-то здесь отдыхали от ратных трудов римляне.

Голос Карла был необычайно тонок для крупного мужчины. Евтихий обернулся. Карл на целую голову был выше любого из своих подданных, был широк в плечах, крепок и даже чуть грузноват. У него мощные руки и мощные ноги. А вот голос — почти женский.

— Государь и великий король, — Евтихий склонил голову.

Позади короля стоял, опустив глаза в пол, его секретарь. Иногда он выхватывал из сумки на поясе чернильницу и табличку и что-то быстро-быстро записывал.

Все трое вышли из-под сводов капеллы — король, его секретарь и Евтихий. Евтихия неприятно поразила скученность королевских построек. В Аахене не было ни широких римских площадей для народных собраний, ни мостовых, ни просторных улиц. Вокруг двора капеллы теснились королевские конюшни, покои, кухня, помещения для охраны, для слуг — и всё.

Король приостановился, запустил толстые, стёртые до мозолей пальцы себе в бороду. В бороде, как и по всей голове, блестела седина.

— Я здесь бываю зимой, — медленно сказал король. — А теперь первый раз задержался на лето. Думаю перевезти сюда семью. Им здесь понравится.

Королю было под шестьдесят. У него был уже пятый брак. У Карла — трое взрослых сыновей и малолетние дочери.

— Ну да, хорошо бы их перевезти, — вслух размышлял король. — Но королева больна. Переезд для неё вреден… Евтихий, я знаю, откуда ты родом и чем занимаешься.

— Точно так, государь, — Евтихий не возражал, а секретарь короля быстро писал, царапая скрипучим пером по листику пергамента.

— Тебя уважают люди разных общин, и ты оказывал им необходимые… услуги, — король многозначительно помолчал и добавил: — Ты делаешь своё дело один. Но безопаснее не оставаться одному, а быть чьим-то слугой. Вот, мой секретарь Исаак, он — еврей, а служит мне, христианскому королю. Я и сам — слуга единой христианской церкви. Ты… тоже христианин. Точно так? — Карл усмехнулся в бороду.

Евтихий не стал подтверждать очевидное. Карл выслушал его молчание и удовлетворённо поднял брови.

— Его святейшество… — обронил Евтихий.

— Его святейшество, — сразу перебил Карл, — направил тебя служить мне.

— Его святейшество папа Лев, — настаивал Евтихий, — говорил мне об Агасфере…

— Да-да, — торопясь, перебил Карл.

А перо еврея Исаака вдруг застыло, и с кончика пера стекла на лист чернильная капля, но секретарь не воспроизвёл ни строчки.

— Миланец, ты разыскиваешь пропавших людей, — король оценивающе прищурил глаза. — А ты слышал, о чём говорят в области саксов? Там бесследно пропадают селяне. Вот и разыщи-ка мне… ольхового короля. Или нет, не так. Ну, ты слышал слухи о каких-то эльфах, о выходцах из лесу? В общем, поезжай туда, Евтихий, поезжай и делай своё дело. Тогда, как говорит святейший папа, обстоятельства лягут благоприятным образом.

Секретарь короля, наконец, поднял лицо, и Евтихий рассмотрел его чёрные глаза и длинные еврейские локоны.

Король Карл продолжал:

— Встретишь ольхового царя — разберись. Выбери сам подходящие средства. Их много — виселица, плеть, уговоры, кропление святой водой и окуривание ладаном, если он, всё-таки, бесплотный дух. Я хочу покоя и мира для моей державы!

Король отошёл от него, медленно пересекая усыпанную песком площадь. Евтихий хотел следовать за ним, но Карл рукой остановил его:

— К вечеру будь у меня, миланец! А сейчас мне необходимо соснуть пару часов. Видишь ли, я стал плохо спать по ночам из-за моей подагры.

Король действительно немного хромал. Но, отогнав кивком головы стражу, король сам распахнул тяжёлую дубовую дверь. Он ещё сохранял былую могучую силу. На пороге он обернулся к Евтихию и звучно — словно желая, чтобы услышали многие — сказал:

— А про вечного жида Агасфера всё, что велел узнать папа, узнай! Да-да, узнай. А ольхового царя найди, — и король вдруг добавил потише, как будто только сейчас это придумал: — А не умеет ли он исцелять больных королев, как ты думаешь?

— Ольховый царь или Агасфер, государь?

Король не ответил. Не хлопая, закрыл за собой дверь.

Секретарь Исаак застыл с зажатыми в руке табличкой и чернильницей, но опять не написал ни слова. На его лбу, кажется, выступили бисеринки пота, хотя день был прохладный. Очнувшись, он быстро вытер лоб тыльной стороной ладони и убрал письменные приборы. Подскочил к Евтихию и стал виться вокруг него, приговаривая:

— О, комит Евтихий, почтенный комит Евтихий! Так ты видел папу? Видел самого папу, римского господина, и он сказал тебе…? Папа сказал тебе…? — Исаак пытливо заглядывал Евтихию в глаза.

Ему что-то хотелось выведать. Евтихий позволил увести себя с площади буквально за плечи. Исаак не переставая говорил:

— А кто же, почтеннейший комит, кто тебя так осчастливил, что пригласил к самому папе? К римскому господину и нашему покровителю? — Исаак, торопясь, распахнул перед ним дверь, но суетливо заслонял её собою.

— Меня позвал один добрый пожилой человек, старейшина Медиоланской общины евреев, — Евтихий увидел, как Исаак расширил глаза, и тогда осторожно продолжил: — Этот почтенный старик полагает, что можно наперёд знать будущее. Да, Исаак? Как некий Скиталец и Прорицатель. Да, Исаак, ведь я могу пройти?

Сжав губы и несколько сузив глаза, Евтихий наблюдал за секретарём Карла. Тот, спохватившись, ахнул и метнулся в сторону, уступая дорогу:

— Ах, конечно, почтенный комит, ты так устал на службе у самого короля Карла! Тебе нужен отдых, хороший сон и ужин. Лучший ужин, комит Евтихий! У великого короля Карла — лучшие повара! — он захлопал в ладоши и выкрикнул: — Якоб, Якоб! Скорее сюда, Якоб!