Ирина Булгакова - Рандом (СИ)

Тая едва дышала. В ее взгляде, блуждающем по лепнине на потолке, отсутствовал смысл. Наверняка, ей тоже казалось, что тяжесть, давившая ей на грудь, вытесняла из нутра ту другую, что жила с нами постоянно. Мне не стало ее жаль, мне стало неудобно лежать. Вот поэтому я заворочался и скатился вбок, едва не ломая ей кости. Она сдержала стон, просто шумно перевела дыхание, с наслаждением втягивая воздух - он нехотя заполнил ее легкие, он отвык блуждать в потемках миллиардов глоток, жаждущих втянуть его в себя. Ему осточертело отдавать все лучшее, выбираясь наружу дохлым углекислым газом.

Тяжело дышала Тая. Ее дыхание вклинивалось в паузы окружающего пространства, напоминающего о себе треском поленьев в камине. Получившая от жизни все, что ей хотелось в данный момент, девушка потянулась за пачкой сигарет, лежащей на прикроватном столике, а я сжал в руке стакан с коньяком.

- Ты знаешь, та девочка, Алиса… Она запала на тебя, Сусанин, - вдруг сказала Тая.

Я пил коньяк. Я не нашелся с ответом. Знаете, как бывает в пин-болле? Шлемы, экипировка – хрен разберешь что. А рядом «бойцы» - просто соратники, просто противники. Ты до последнего не знаешь, кто окажется таким ловким, чтобы оставить на твоей груди красное пятно. К чему это я? Они – все. Те, кого я видел в последнее время – соратники. Бесполые, одинаковые. В одном заезде со мной, они рвут поводья, чтобы оказаться ближе к единой для всех цели – найти забвение в пропасти, без труда поглотившей миллиарды душ. И хрен ли я не прав, если она сортировала их на праведных и неправедных!

Коньяк растворился во мне, вызвав устойчивое желание продолжить. Я не стал сопротивляться. Встал, в чем мать родила подошел к окну. Поздний питерский вечер тоже попытался взглянуть на меня, но ему мешали занавески. Созданные для защиты личного пространства от постороннего взгляда, они и теперь неплохо справлялись с обязанностями – отгораживали от того, что мы принять оказались не в состоянии.

Тая поднялась с кровати, подошла, прижалась к моей спине липким, жарким телом, не остывшим после секса.

- Я классно тебя подстригла. И эта эспаньолка – прям твое. Надо еще сегодня подравнять. И вообще, на собрании ты был неотразим, - тихо сказала она, смягчая хрипотцу в голосе. Если она хотела сделать мне комплимент, то добилась противоположного эффекта: они всплыли перед глазами – смирившиеся, готовые приспосабливаться к обстоятельствам люди. Внутри меня, на старых дрожжах зацвела буйным цветом зависть. Как же? Они смирились. Более того, я прочел в десятках пар глаз стойкое желание продолжать жить.

Делать то, чего я делать не мог.

Не хотел.

Я попытался успокоиться, представляя Дашкино лицо и фигуру. Только жалость способна убить холодное бешенство, засевшее в моей груди. И вдруг, почти на излете, память швырнула мне в лицо образ этой чертовой беременной бабы Султана.

…Он говорил, старательно избегая восточных штампов. Но стоило ему увлечься, как яростная жестикуляция под звуки рокочущего «др-р-руг, ты меня понимаешь» вырывалась из него как лава из кратера вулкана.

Он говорил - надо сплотиться, потому что высшая цель в наступающем на пятки мире – сколотить общину, в которой каждый человек будет на своем месте. Что ушло время, когда можно было жевать сопли. Что ни город, ни оставшихся в условных живых близких не спасти. Что остается? Дать им уйти.

Слова сыпались из Султана как из рога изобилия. И трудно было не согласиться с прописными истинами, до которых давно дошел каждый. Да, город умирает. И в перспективе будет некрасиво разлагаться как мертвец, оставшийся без погребения.

Султан был убедителен. Он долбил и долбил в одно место как дятел. Но ковырять червей, засевших внутри, в его планы не входило. Единственное, чего ему хотелось - добраться до мягкой, податливой сердцевины. Султан выбрал в союзники то, с чем спорить невозможно. Время. Умело жонглируя цифрами «год-другой», он подвел собравшихся к мысли, что через пару лет собирать из выпавших закромов родины будет нечего. Он предлагал постараться собрать то, что уцелело и обосноваться там, где нашла приют его семья.

Его новая семья.

В рекламном ходе, способном тронуть сердца, из тумана неопределенности проявилась цитадель на Гражданке, огороженная каменным забором. Эдем, в котором отыщется место для каждого. Если другого выхода нет, надо делать то, чем испокон веков занималось человечество.

Вы-жить. Вы-живать.

Я хотел жить.

Султан говорил правильные вещи. И таки да – мог повести за собой массы. Практически перефразируя меня раннего, он отходил от первоисточника, пожалуй, только в одном. Хитрожопый взгляд выдавал его с головой. Напрасно Софья Николаевна кивала головой как старая заезженная лошадь перед честно заслуженной кормушкой, напрасно одобрительно хмыкал Василий Федорович, словно гвозди забивал головой после каждого воззвания – менее всего их видел прекрасном далёко Султан. Молодежь, девятка ведомых мужиков, крепкие бабенки неопределенного возраста – вот те, кому предстояло пронести знамя вольности и светлого труда вплоть до…

Ближайшей подворотни. А потом кумачовые полотна заменят портреты самого мудрого и справедливого правителя всех времен. И еще хорошо, если замена пройдет мирным путем. Потому что… Ох не зря Султан пробовал скорешиться с Даниилом, Гопником, Яровцом да Верзилой – вполне даже рабочей гвардией. Только не получилось у него ничего.

Эти? Да хрен пойдут за ним реальные пацаны. Даньку для душевного разговора нужно было искать по Питеру днями напролет. Вольный ветер. И такой же сквозняк в голове. Гопник? Хитрый, скользкий тип. Взгляд с прищуром, движения без точки в конце – суета, суета. Есть понты, а что за ними? Быдлоносец считает себя самым умным и крутым, а на самом деле все написано на крысиной морде. Такому дай власть – всех баб посадит под замок, чтобы кормить да трахать. Не удивлюсь, если он заходит к шизикам женского рода да и парит их по полной. Наверняка, заморочки Борюсика с бывшей женой сахаром покажутся, если тронуть этот сраный тихий омут.

Внимательные, напряженные, члены новейшего кооператива «Конец света» под девизом «Не за начало - за конец, держись, дружок, а то пи...», обступили Султана со всех сторон. Потянулась к живительному источнику Натаха – всем телом, всеми своими губами-глазами-грудями. Стояла, покачивая головой, печальными чмоками отмечала особо удачливые пируэты оратора. Блестела серебряная чешуя на новой кофте, взлетали и опадали окольцованные золотом запястья. Серая мышь по имени Людмила, чей возраст я затруднился определить, застряв в интервале между тридцатником и полтинником, тщетно пыталась пробиться сквозь плотный круг последователей нового мессии. Фыркал себе под нос Сан Саныч, его слова превращались в междометия, тонули в словесном потоке Султана.