Константин Кураленя - Шаман-гора

В данной ситуации стоны раненого товарища являются самыми убедительными аргументами для воздержания от совершения необдуманных поступков.

Степан вновь повторил наше условие.

Хунхузы немного посовещались и стали бросать оружие.

Когда последний джентльмен удачи вышел на открытое пространство, я покинул своё убежище и вышел на берег.

Навстречу мне вышел Степан.

— Да, братка, наделали мы с тобой делов, — присвистнул он, оглядывая поле боя.

— Прикажи им лечь на живот и сложить за спиной руки, — попросил я его.

После того как пленные выполнили команду, мы связали им руки и оставили лежать на прежнем месте.

Лишь только тогда наши девушки покинули своё укрытие.

Воинственно сжимая в руках револьверы, они гордо прошли мимо лежащих на земле пленников. Те подавленно молчали, бросая на них удивлённо-испуганные взгляды.

Но под конец девчонки не выдержали и со счастливым визгом бросились мне на шею.

— Мишенька, ты живой! — затрещали они наперегонки. — А тут такое было, такое было… Басурмане эти как стали палить, а мы по ним. Лушка-то наша, как заправский солдат, тоже бой вела.

— А мне ни капельки и не страшно было, — кокетливо повела плечом Лукерья. — Я бы ишто повоевала, да у эвтих мужичков кишка слаба оказалась. И щё они с нами делать собирались, когда воровали?

Мы со Стёпкой, не сдержавшись, рассмеялись.

— Ну, Лушка, и стерва же ты, — хлопал себя по ляжкам Степан. — Палец в рот не клади, зараз оттяпаешь.

— Ну ладно, вы давайте тут, — махнул я рукой своим гвардейцам, — а я пойду раненую проверю.

— А чего её проверять? Она лежит, облаками любуется, — съязвила Лукерья.

Не обращая внимания на подколки, я направился к бывшей линии обороны.

Луиза самостоятельно поднялась и теперь сидела на песке, опёршись спиной о корягу. Я опустился перед ней на колени.

— Девочка моя, как ты тут?

— Мишенька, живой! — всхлипнула она и прижала мою голову к своей груди.

Сквозь мягкую упругость груди я отчётливо слышал, как отчаянно бьётся её сердечко.

— Ну что ты, родная, что ты? Всё уже позади, — успокаивал я её как мог.

— Ага, вы все там воюете, а я лежу и жду, убьют тебя или нет, — согретая моими ласковыми словами, окончательно расплакалась она.

— Ну, ты скажешь тоже, и думать не смей! На меня пуля ещё не отлита. Пускай наши враги умирают.

Луиза понемногу успокоилась, и теперь мы сидели рядом и, счастливо улыбаясь, смотрели на плывущие по небу облака.

Действительно, много ли человеку надо?

Нашу счастливую идиллию прервал появившийся Степан. Он, отдуваясь, сбросил с себя кипу трофейного оружия и произнёс: — Что, голубки, милуетесь? Ну, Луизка-то ранетая — это понятно, а ты какого лешего от работы хоронишься?

— Иди ты к чёрту! — посоветовал я ему лениво. — Я до того сегодня по тайге наскакался, что ноги не держат.

— А ты чего тут критики наводишь? — вступилась за меня Луиза. — Он, почитай, всех от смерти спас, а ты насмехаешься?

Степан шутливо поднял руки и испуганно замотал головой.

— Я? Да не в жизнь. Это ты зазря меня охаяла. Нехай отдохнёт, коли притомился. Я просто хотел похвалиться, что трохвей мы знатный взяли.

Да, Степан был в своём репертуаре. И, в первую очередь, занялся любимым казачьим делом — собиранием трофеев.

— Там под сопкой у ручья ещё трое лежат. А за сопкой у пожарища — четверо. Можешь сходить, если не устал, и их оружие забрать, — проговорил я лениво.

Мои глаза закрывались сами по себе. Сказывалось регулярное недосыпание и волнение последних дней.

— Ну, ты, паря, даёшь! — восхитился Степан. — И как это ты исхитрился?

— Да уж вышло так, — развёл я руками.

— Ты бы поспал, Миша, — полупопросила-полуприказала мне Луиза.

— Посплю, обязательно посплю. Но только тогда, когда мы окажемся на той стороне Амура.

— А ты думаешь, мы успеем до вечера соорудить плот? — засомневался Степан.

— Должны успеть. А иначе все наши потуги могут оказаться напрасными. У меня есть нехорошее предчувствие, что если мы останемся ещё на одну ночь, то нас могут ожидать неприятные сюрпризы.

Степан был человеком верующим и к моим предчувствиям отнёсся вполне серьёзно. Он не стал зубоскалить, а просто поднялся на ноги и произнёс: — Ну, тогда за работу. Надо засветло перевалить через Амур.

— Давай-ка развяжем пару китайцев, и пускай они под присмотром Лукерьи таскают брёвна на плот. Как ты думаешь, она справится? — внёс я предложение.

— И то верно, нехай для обчества потрудятся. А Лушка баба боевая, и не сумлевайся, твоё благородие. Могёт и в расход списать. У неё это не заржавеет.

— Ну, так и порешим. Ты занимаешься трофеями и подготовкой прочего барахла к отплытию. Я с девчонками вяжу плот, а китайцы таскают брёвна. Ну а Луиза наблюдает за окружающей обстановкой.

Понимая ответственность момента, даже китайцы трудились не покладая рук. И часам к девяти вечера наш ковчег был готов.

Плот получился небольшой, но устойчивый. Посредине плота из найденных на берегу обломков досок и прочего строительного хлама мы соорудили небольшой домик, обтянув его брезентом одной из трофейных палаток. Вторую палатку установили рядом.

Таким образом, получилось жильё и для девушек и для нас.

Степан провёл тщательную ревизию среди конфискованного имущества хунхузов. Теперь у нас были продукты на первое время и прочие мелочи, необходимые в дальней дороге. Ну и вполне естественно, что он собрал и перетащил на плот всё оружие и боеприпасы побежденных.

— И куда тебе всё это барахло? — поинтересовался я.

— Ты токмо не обессудь, Михаил, но сразу видать, что в нашенской жизни ты человек беспомощный. Это ведь оружие.

Самый ходовой товар. Вот дойдём до станицы Усть-Зейской, что ныне прозывается Благовещенским постом, а там у меня знакомцев немало. И будет у нас и провиант, и целковые, и протчее, что душа пожелает.

— Ладно, ладно, — сдался я, — банкуй, раз такое дело.

И вот наконец-то наступил радостный миг. Мы навсегда распрощались с ненавистным берегом и вышли в Амур. Мы со Степаном сидели за вёслами в оставленной нам лодочке и выгребали на русло реки. Следом за нами плыл привязанный на верёвке плот.

Вдоль Амура дул лёгкий ветерок, и нам казалось, что все неприятности были позади.

Проснулся я на рассвете и с радостью обнаружил, что нахожусь на плоту, который стоял в протоке с неизвестным названием, привязанный к кустам тальника.

«Вот и славненько», — подумал я, переворачиваясь на другой бок.

Бдительный Степан, услышав моё ворочание, заглянул в палатку.

— Здорово ночевал, односум? — поприветствовал он меня. — А ты никак далее мастисси спать? Ну нет, брат, давай-ка вставай. Отплывать треба. Днём доспишь.