Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 2. Миролюбивый поход

Лейтенанту Иванову с самого начала не нравилось место привала, выбранное капитаном Проценко. Очень уж тесно стояли вокруг деревья. Тень под ними – это, конечно, хорошо. Но и врага, если решит сунуться, сразу не заметишь. Он, можно сказать, одним своим местом чувствовал неясную тревогу. Смутное движение за разлапистыми деревьями и пышными кустами в лесочке слева от колонны лейтенант Иванов заметил еще до начала атаки: без ветра шевелились ветки, мелькало что-то чужеродное растительности. Когда он поднял к глазам бинокль, то почти не удивился, заметив проступавшие через листву чужие мундиры. Но опять этот «политический» приказ: «первыми огня не открывать». А вдруг поляки прячутся в лесу, чтобы сдаться? Вот сейчас выйдут, договорятся и сложат оружие…

Но часть тела лейтенанта Иванова, на которой он обычно сидел, чувствовала, что поляки там прячутся, вовсе не мечтая поскорее сложить оружие перед доблестной Красной Армией, – сейчас попросту начнется смертоубийство. Не дожидаясь пальбы, он спрыгнул вниз, захлопывая за собой полукруглую широкую крышку люка и решая, каким снарядом зарядить пушку: картечным или осколочным. Уже плюхнувшись на свое сиденье, подумал, что не позвал снаружи водителя Гурина и сейчас их машина – просто неподвижная огневая точка. Но поздно: в мирной солнечной тишине уже загремели вдоль колонны выстрелы и разрывы. Гурин, ясное дело, уже сам все понял (парнишка смышленый, даст бог – выкрутится). Гораздо хуже броневику без него, чем ему без броневика.

– Голощапов, двери и заслонки закрыть, – скомандовал Иванов радиотелеграфисту-пулеметчику. – Потом бьешь из пулемета по всем польским мундирам, что заметишь. Минько, – картечь.

Сам лейтенант крутил по сторонам панорамным прицелом, стараясь подробнее оценить обстановку. Понял, что атакованы они конницей: справа между растянувшейся на дороге красноармейской колонной и лесом несся, размахивая над головами блестящими клинками по четыре в ряд не меньше чем эскадрон – слева наскакивали разрозненные группы, вооруженные пистолетами и, судя по взрывам, ручными гранатами.

Пули безвредно зацокали по их броне, ответно загрохотал, наполняя кабину знакомым едким запахом сгоревшего пороха, курсовой пулемет. Из Голощапова, как и из большинства пулеметчиков, водитель был плохонький, ненадежный: мог и заглохнуть в самый неподходящий момент – пусть лучше отстреливается. Иванов, решив сам повести броневик, приказал Минько развернуть башню влево и пока отстреливаться из пулемета, а сам полез, в очередной раз матеря конструкторов, цепляясь планшетом, кобурой и трофейным штыком, под бензобаками на водительское сиденье.

Вокруг бронемашины, в мертвой зоне пулеметов, уже явственно слышалась польская пшекающая речь, грюкающие удары чем-то железным по броне и по триплексам, кто-то, уже забравшись наверх, пытался поднять запертую изнутри на защелку крышку люка. Пулеметчик Голощапов, не видя атакующих их машину врагов, заметил улан, топчущих и рубящих пехоту. Он повел стволом пулемета вправо и дал длинную очередь в самую гущу. Вместе с выбитыми из седел поляками и подстреленными лошадьми рухнули и несколько красноармейцев. Голощапов так до конца и не понял: то ли их успели срубить перед своей гибелью всадники, то ли их застрелил он сам, красноармейский пулеметчик. Засовестившись, он, на всякий случай, отвел пулеметное дуло левее, вдоль колонны, и стал короткими очередями целить во врагов так, чтобы за ними, безусловно, не маячили свои стрелки.

Минько безуспешно пытался, крутя маховик поворота башни, навести свой спаренный пулемет на быстро мельтешащих всадников. Стрелять-то он стрелял, но ни одного поляка ему еще подстрелить не удалось – все было мимо; целей, подходящих для пушки он вообще пока не видел. В конце концов, ему вообще чем-то снаружи накрыли оба прицела, и он больше ничего не мог рассмотреть с командирского сиденья, разве что, в заднюю, защищенную триплексом щель.

Лейтенант, наконец-то, забрался на водительское место, запустил мотор, резко вывернув руль влево, выехал, разгоняясь, на свободную от машин сторону шоссе и погнал вперед. При этом, в самом начале, броневик своим тяжелым угловатым капотом сшиб на дорогу зазевавшегося улана вместе с его каурой лошадью. Лежащие в беспорядке на дороге людские тела (в чужих мундирах) и редкие конские туши Иванов не объезжал – тяжелую машину периодически подкидывало, как корабль в шторм, когда передние, а потом и сдвоенные задние колеса кровожадно вминали в щебень шоссе мертвую или только раненую плоть и дробили кости.

Сверху машины, похоже, врагов больше не осталось, от набегающего воздушного потока с башни слетело нечто, закрывавшее прицел и Минько снова стал пытаться разглядеть доступные для своего оружия цели, но никак не успевал повернуть в их сторону башню. Иногда бил из спаренного пулемета, но опять-таки безрезультатно.

Больше везло Голощапову: курсовой ДТ в шаровой установке поворачивался гораздо легче и быстрее держащей его рукой, чем тяжелая башня со спаренным пулеметом, подчиняющаяся оборотам маховика. Голощапову удалось, в этот раз без опаски подстрелить своих, срезать двоих зазевавшихся всадников, атаковавших практически беззащитные грузовики.

Комвзвода Иванов с радостью увидел, как в полусотне метров впереди из начала колонны вырвался его бронеавтомобиль, похоже, Дементьева, и устремился вперед. Другая бронемашина, Гусейнова, не выезжала, даже, по всей видимости, имела проблемы с двигателем и передней подвеской, но экипаж еще был жив и палил во все стороны из пулеметов. Хоть это радовало. А вот стоящие головными легкие БА-20 его не радовали, ну никак: самый передний уже лишился своей пулеметной башенки, а у второго башенка хоть и была, но из нее наружу сиротливо свешивался мертвый командир-пулеметчик.

– Олег, – приказал Иванов Голощапову, – впереди поляки кончились – бросай пулемет и берись за рацию. Свяжись с батальоном и информируй о нападении.

Машина Дементьева, отъехав от колонны метров на триста, притормозила, ее башня плавно развернулась в обратном направлении и наставила свою пушку прямо на приближающийся броневик собственного командира, будто выцеливая. Не теряя времени и, рискуя получить польскую пулю в спину, Иванов остановил свой бронеавтомобиль, открыл водительскую дверцу и, высунувшись над ней из кабины, помахал рукой. Его узнали: передняя машина тоже стала, поднялся вертикально башенный люк, и над ним появилась круглая серьезная физиономия комэкипажа Дементьева.

Иванов покрутил у себя над головой сложенными пальцами, нырнул обратно на сиденье и в два приема, захватывая обочину, но не съезжая в кювет, развернул свой броневик на 180 о. Машина Дементьева повторила маневр командира и подъехала к нему сбоку почти вплотную.