Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 2. Миролюбивый поход

Из ловушки колонны смогли выбраться не только они: им навстречу летела полуторка с поднятым горизонтально лобовым стеклом и немолодым седоусым красноармейцем за баранкой. Приблизившись, грузовик плавно сбавил ход, съехал на обочину и стал рядом с командирским бронеавтомобилем. В его кузове поднялся, опустив ручной пулемет прикладом на пол, улыбающийся во весь белозубый рот веснушчатый даже под грязью и пороховой копотью Колька Гурин.

Лейтенант не смог сдержать эмоций, не выключая зажигание, а, только дернув на себя ручной тормоз, он выскочил наружу и крепко обнял своего спрыгнувшего на обочину пропавшего, было, водителя.

– Молодец, чертяка, – смеясь, сказал он ему. – Я был уверен, что ты не пропадешь. И не ошибся. Давай на свое место. Я ж тебе не водитель, а, как-никак, командир!

Из кабины грузовика вылез с карабином в руке седоусый невысокий шофер и представился, мимоходом, как необязательное действо, бросив ладонь к пилотке:

– Красноармеец Величко. Шофер.

– Лейтенант Иванов, – ответил комвзвода и тоже козырнул, проявляя уважение к возрасту седоусого.

– И с тобой, хлопец, мы так и не познакомились, – он повернулся к Кольке и протянул правую широкую ладонь, перехватив карабин левой. – Станислав Серафимович. Спасибо тебе за ту очередь. Я твой должник.

– Та, чего там, батя – слегка засмущался Колька, отвечая на крепкое рукопожатие. – Коля я. Гурин. Тоже шоферил на полуторке. А сейчас, вот, на повышение пошел: броневик доверили.

– А что за очередь? – вклинился в разговор лейтенант Иванов.

– А этой очередью, – объяснил седоусый, – ваш парнишка опрокинул улана, который в упор собирался застрелить меня.

– Да ладно, батя. Ты тоже бьешь из карабина, как я еще не видел: ни одного промаха. Командир, это ведь он посшибал поляков, которые на наш броневик забрались. Бах – один упал. Бах – второй. И так, всю обойму.

– Уже доводилось воевать, отец? – спросил Иванов.

– Доводилось, – гордо подкрутил седой пышный ус Величко. – По молодости лет. В Гражданскую.

– Кадровую служите?

– Да нет, – покачал он головой. – Старый я уже для кадровой. А вот, на сборы учебные призвали. Вместе с машиной от нашего колхоза направили.

– Моложе, что, не нашлось?

– Да, – с ухмылкой почесал коротко стриженый затылок под пилоткой седоусый, – так уж получилось. Бабенку одну вдовую с нашим агрономом не поделили – так он, падлюка, на меня донос нехороший послал, куда надо . Спасибо, председатель помог – на учебные сборы по разнарядке отправил, а то бы мог и куда подальше загреметь.

– Ясно.

– Командир, – подошел отделенный Дементьев, – у меня башенного стрелка подстрелили, Пелиха. Убит или ранен – не знаю. Его поляк из пистолета сшиб, когда он уже в башню залезть собирался.

– Ладно, – кивнул ему Иванов, – хорошо, хоть, машину из-под огня сумел вывести. Что с экипажем Гусейнова? Я, когда мимо проезжал, видел что они не на ходу, но огневой бой ведут.

– Им под открытый капот гранату закинули – мой водитель заметил. А их водитель, когда поляки напали, как раз с двигателем возился. Там его и подстрелили.

– Ясно. Слушайте, Станислав Серафимович, – обратился лейтенант Иванов к шоферу, – а вы из курсового пулемета стрелять сможете? Там у нас Дегтярев-танковый.

– Еще не приходилось. А вот из максима – это, да. Это было. В Гражданскую. Но, если покажете, как с вашим танковым управляться – освою быстро. Думаю, там для меня ничего особо сложного не будет.

– Тогда так: сядете пулеметчиком в ту машину, – лейтенант кивнул в сторону Дементьева, – он вам и объяснит все, что нужно. А твой Шовкопляс, – Иванов повернулся к Дементьеву, – пускай пересядет в башню на место стрелка. Справится?

– Справится, – подтвердил Дементьев, – хотя, и не так хорошо, как Пелих. А что вы, товарищ командир, вообще думаете делать? С батальоном связались?

– Думаю я: поляков бить и своих спасать, кто еще цел, – ответил лейтенант и поднял к глазам бинокль. – Что же еще? Два наших бронеавтомобиля – это сила. Своих пушек у панов нет. Разве что, наши полковушки в этом разгроме уцелели, и у поляков кто-нибудь умеет с ними обращаться. Посмотрим. Если же они наши пушки против нас не выставят и если их близко, на гранатный бросок, не подпускать – они нам вообще ничего сделать не смогут. А с батальоном Голощапову пока связаться не удалось. Он их слышит, а они его – нет. Он им даже телеграфировал, но реакции – ноль. Судя, по их разговорам, они в движении, но где сейчас находятся, – хрен разберешь. Ладно. Рассчитываем только на себя. Ты пока подучи своего нового пулеметчика, а я покумекаю, как нам правильнее поступить.

– Есть, товарищ командир.

Недавно испеченный артиллерист Лева Гороховский отошел поглубже в лес – облегчиться после обильного завтрака, который ему, благодаря здоровенной комплекции, совершенно уставным образом выдавали двойной порцией (и то не всегда хватало). До призыва на Большие учебные сборы Лева зарабатывал на жизнь портовым грузчиком в своем родном и самом для него прекрасном городе у моря, Одессе, а в орудийном расчете короткоствольной 76,2-мм полковой пушки его, только глянув на внушительные габариты, поставили правИльным (переставлять заднюю часть однобрусного металлического лафета из стороны в сторону, грубо наводя пушку на цель по горизонтали). Это был здоровенный молодой амбал ростом чуть пониже старшего политрука, но раза в два шире, с добрыми, какими-то все время жалостливыми круглыми глазами. По характеру, как и большинство очень сильных мужчин, он был добр и незлобив. Но если наносили обиду ему самому или его товарищам…

Когда со стороны шоссе неожиданно загрохотали взрывы и выстрелы, Лева спешно закончил свои дела и, застегивая на бегу ремень с подсумками, лопаткой и фляжкой, бросился к дороге. Свой карабин он таскал с собой, повесив за спину наискосок, а каску, шинельную скатку, ранец и противогазовую сумку бросил рядом с товарищами по расчету. Между деревьями, не разбирая дороги, ему на встречу стали попадаться перепуганные безоружные пехотинцы.

– Что там, – схватил Лева за руку одного расхристанного солдатика с округлившимися, как у самого Левы, глазами.

– Поляки нас порубали! – нервно вырывал у него руку солдатик, норовя тикать дальше. – Конница!

Лева отпустил струсившего солдатика; сдернул со спины короткий в его ручищах карабин; споро выдавил толстыми пальцами из обоймы в магазин патроны; закрыл затвор, загоняя верхний в ствол и, не ставя на предохранитель, побежал к шоссе. Он захотел все увидеть собственными глазами. За крайними деревьями остановился: на дороге уже чадно горели арьергардные броневики и автомобили; уланы на разгоряченных каурых конях, гарцуя, дотаптывали и дорубали красноармейцев, не успевших скрыться в лесу. На месте, где расположился на привал его орудийный расчет, в неживых изломанных позах раскинулись окровавленные тела товарищей. Особенно его поразила откатившаяся в сторону отрубленная голова его земляка, кадрового наводчика, молодого светловолосого Мишки.