Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 2. Миролюбивый поход

– Ну, ты даешь, братишка, – довольно улыбнулся громко дышащий красноармеец. – Один всех покрошил к такой-то матери. Скоро из леса еще поляки появятся. Теперь моя очередь за пулеметом лежать – я ведь кадровый второй номер у максима. Станок давай развернем длинной ногой назад, и коробки с лентами ближе подтащим.

Обрадованный неожиданной подмогой Лева развернул трофей дулом в сторону опушки; сгреб в обе руки тяжелые железные коробки и перенес к левой стороне скорострельного оружия. Красноармеец, стараясь не обращать внимания на касательную кровоточащую рану вдоль ребер, первым делом перезарядил пулемет полной лентой. Затем он выставил ножки у станка, придав ему более-менее горизонтальное положение и, прикладываясь глазом к прицельной планке, зафиксировал зажимом грубую наводку пулеметного ствола по вертикали на уровне чуть выше метра, если стрелять по опушке. Лева в это время аккуратно сложил обратно в железную коробку порожним концом вниз на треть расстрелянную им холщевую ленту.

– Ложись слева, – сказал Леве пулеметчик, – будешь ленту придерживать, чтобы не перекашивалась. И коробки патронные перед собой расставь – прикроют. В другой стороне прогалины застрочил пулемет – высунувшиеся было между деревьями и кустами на опушку загонщики отпрянули обратно. Раненый красноармеец тоже пустил щедрую свинцовую струю напротив себя и повел стволом вправо – поляки отступили вглубь или попадали вниз. Пулеметчик, подкрутив колесико, понизил вертикальную наводку и стал бить короткими очередями по видневшимся кое-где на уровне земли каскам. Из леса отвечали беспорядочной ружейной пальбой: мелькали из-за стволов или через листву редкие вспышки, одни пули цвиркали вокруг, другие выбивали фонтанчики, впиваясь в мягкую почву. Лева и красноармеец, распластавшиеся за пулеметом, периодически низко пригибали головы, стараясь не словить свою смерть.

Со стороны шоссе звонко пропела труба, возобновились пушечные выстрелы, взрывы и пулеметные очереди. Лева сперва даже не понял, что по ним стрелять перестали: исчезли вспышки между деревьев, перестал посвистывать вокруг или впиваться в землю свинец. Спешенные уланы или затаились, или отступили. И как проверить? Будем, как говорили дома в Одессе, подождать…

Неподалеку мучительно бился на земле поляк с отрубленной рукой, стараясь пережать хлещущее кровью плечо. Леве его жалко не было, от слова «совсем»: перед глазами лежала меж переступающих ног коня отсеченная голова земляка Мишки с открытыми глазами. Начал приходить в себя и попытался сесть солдат с изувеченным лицом, которому сабельного удара не досталось вовсе – только тяжелым Левиным ботинком. А где-то рядом с ним валялись упавшие карабины…

Стараясь не подниматься (вдруг в лесочке польские стрелки все же остались?) Лева подтянул к себе труп второго номера польского пулеметного расчета. Достал из его уже расстегнутой кобуры так и не извлеченный револьвер. Внешне это оказался вылитый советский наган, но с надписью не по-нашему: «Radom». Стрелять из него Лева никогда не стрелял, но тем, как это делают герои фильмов о революции и Гражданской войне, любовался в кино множество раз. Узкая и короткая (для него) рифленая револьверная рукоятка неудобно утонула, крепко зажатая, в здоровенной лапище. Лева прицелился (правда, дыхания не задержал) и с близкого расстояния первой же пулей попал, продырявив сбоку стальной шлем, в голову с и так обезображенным ударом лицом. Поляк рухнул, недолго в конвульсиях посучил конечностями, похрипел и затих, навсегда расслабив мертвое тело. Чтобы «успокоить» однорукого, пришлось потратить уже две пули – ворошиловским стрелком из нагана Лева все-таки не был.

Лейтенант Карпенко тоже отметил, что после сигнала трубы и пальбы с взрывами на шоссе, враг перестал отвечать на его пулеметные очереди. Внимательно изучил опушку леса в бинокль – никакого движения и польского присутствия не заметно.

– Товарищ командир! – крик Сидоренко от опушки, – не стреляйте!

Из-за кустов осторожно вышел отделенный, лейтенант призывно помахал ему рукой, и тот подбежал к залегшим у пулемета товарищам.

– Обратно побежали, – рассказал отделенный. – Как труба им пропела, залопотали что-то по-своему и обратно через лес ломанулись. Даже быстрее, чем сюда шли.

– А как с четырьмя всадниками на проселке? – спросил, поднимаясь на ноги Карпенко.

– Всех порешили, товарищ командир. У нас потерь нет. Все было почти, как вы и сказали. Как они вашу стрельбу здесь услышали – так обратно коней и пришпорили. А тут мы их и вдарили во фланг винтовками и гранатами. Потом добили, кто раненый.

– Молодец, Сидоренко.

– Служу Со…

– Это потом, – перебил уставной ответ лейтенант. – Отставить. Скажи лучше, как думаешь, чего они вернулись?

– Скажу, – кивнул Сидоренко. Там, товарищ командир, две наши бронемашины, те, что на шоссе вместе с полуторкой стояли, обратно в сторону колонны двинули. Труба у панов заиграла аккурат перед тем, как броневики к ним приблизились и открыли огонь. Наверное, нА конь их сзывали. Я так думаю.

– Ясно. Теперь, так. Оставь в лесу, возле дороги, двоих. Пусть поглядывают, чтобы паны к нам возвращаться не надумали. Остальных – сюда. И все оружие, что собрали – тоже.

Карпенко повернулся в сторону прогалины, покрытой телами расстрелянных красноармейцев, и громко закричал:

– Товарищи красноармейцы! Кто живой или раненный, не бойтесь, вставайте. Подходите. Поляков мы отогнали.

И действительно, с земли то там, то тут стали приподниматься пережившие смерть бойцы. Одни, везучие и сообразительные, успели упасть на землю, как только поняли, что их расстреливают, другие получили все же свою пулю, но сил подняться и подойти им хватило; третьи, раненые тяжело, но, прибывая в сознании, просто звали на помощь, иногда поднимая руку. Среди легкораненых (касательное, почти царапина на плече) подошел отделенный командир из второго взвода. Фамилии его Карпенко не знал, но в лицо помнил.

– Товарищ отделенный командир, представьтесь, – велел лейтенант.

– Командир первого отделения второго взвода Осташкевич, – представился белобрысый рослый красавец (девки по таким часто сохнут), но чести, ввиду отсутствия потерянной пилотки, не отдал.

– Значит так, отделенный командир Осташкевич. Почему бежали без оружия и даже без головного убора – разбираться будем потом. А сейчас принимайте команду над своими товарищами по бегу . Все здоровые и легкораненые, способные стрелять, должны вооружиться. Мы тут поляков немножко пощипали (показал на валяющиеся вокруг пулемета трупы). Собирайте оружие. В лесу, с краю, тоже должны быть убитые. Проверьте. И отделенный командир Сидоренко с вами с удовольствием трофейным оружием поделится. Правда, Сидоренко?