Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 2. Миролюбивый поход

– Ты врешь!

– А чего мне тебе врать? На хрен ты мне сдался, чтобы я тебе врал. Вставай к стене – я тебя аккуратно заколю – прямо в сердце – и не почувствуешь. Или трусишь?

Парнишка, презрительно поджал губы и приподнялся. Глянул на переставшую дышать окровавленную маму; не выдержал, зарыдал и, упав на колени, обнял ее неживое тело. Плахотнюк решил ему дать минутку попрощаться с покойной (что он, зверь что ли?) и обвел глазами комнату. Его привлекли фотографии в рамках на стене – подошел поближе и рассмотрел: лицо военного на нескольких снимках было знакомо. Мать-перемать! Да это же тот уланский полковник, который сегодня им против немцев помог…

– Это кто? – постучал Плахотнюк толстым грязным пальцем по одной из фотографий (парнишка продолжал плакать на убитой маме). – Я тебя спрашиваю! Отвечай!

– Отец, – ответил сквозь слезы малолетний поджигатель. – Это мой отец.

– Твой отец, – покачал головой Плахотнюк. – Так это твой отец со своим полком и сражался с нами сегодня бок обок против немцев. Я его узнал. А ты, недоносок, бензином нас попотчевать намеревался. Призвездок. И мать твою, можно сказать, не мой товарищ убил, а ты! Вот и казни себя теперь сам. До конца своей жизни помни, сопляк, – и мучайся! Я тебя убивать не стану. Не хочу убивать сына человека, который сегодня утром спас, можно сказать, меня и моих боевых товарищей от немцев.

– Ты врешь! – закричал парнишка. – Это не я маму убил! Это тот (он показал пальцем на Пырина) ее штыком проткнул, а потом и застрелил.

– Дурак ты, – ответил Плахотнюк, качая головой, – хоть и сын полковника. Во-первых, мой товарищ ее штыком колоть вовсе и не собирался – она сама за его винтовку бездумно схватилась, начала отбирать, толкать и совершенно случайно напоролась. И выстрелил он также случайно. Не хотел он этого. А во-вторых, если бы ты в нас не кинул бутылку с бензином, то мы бы к тебе в гости и не наведались. Разве нет? И если у тебя хоть капля справедливости в душе осталась, то пусть не сейчас, а когда немного успокоишься, ты со мной согласишься. И отцу своему, полковнику, когда вы встретитесь, ты расскажешь правду. Пырин, вытри штык о перину, перемотай обмотку и пошли отсюда.

Уже подойдя к входной двери, Плахотнюк остановился, вернулся обратно в бабкину комнату и хмуро спросил у рыдающего над мертвой матерью парнишки:

– Телефон у вас есть?

– Есть.

– Тогда мой тебе совет, хлопец: обзвони всех своих друзей-одноклассников, кто собрался нас бутылками «угостить» и отсоветуй. Больше мы никого щадить не будем. Ты жив остался только из-за моей благодарности к твоему отцу. Остальных гражданских, даже детей, кто будет с нами воевать, – поубиваем на месте. И их семьи тоже не пожалеем.

На улице внезапно послышалось разноголосое стрекотание пулеметов; беспорядочно затрещали винтовки; резко ахнула, отдаваясь эхом на тесной улочке, башенная сорокапятка. Плахотнюк с Пыриным сбежали вниз по лестнице и выскочили из парадного. Впереди метрах в ста, возле перекрестка, их отряд попал в переделку.

Колька Гурин медленно вел свой броневик на первой скорости, кое-как ориентируясь через узкую лобовую щель, прикрытую триплексом. Иванов, держа левую руку на маховике башни, правой вертел по сторонам панорамный перископ, оглядывая окружающую обстановку. Прижав левой рукой к плечу не полностью выдвинутый приклад курсового пулемета, а правой сжимая его рукоятку, глядел в крошечное отверстие прицела шаровой установки Голощапов. В готовности моментально зарядить пушку новым снарядом, напряженно поглядывал то вперед, то в свою боковую щель башенный стрелок Минько.

СтанкОвый пулемет в слуховом окне на чердаке трехэтажного углового дома не заметил никто. До той поры, пока он сам себя не обнаружил, сыпанув долгой очередью вниз. Пули пришлись по красноармейцам, идущим по правому тротуару – двое передних упали, пробитые навылет свинцом; остальные успели рассыпаться в стороны. Кто подбежал и укрылся за броней, кто прижался к небольшой впадине подъезда, кто перебежал на левый, не простреливаемый тротуар, кто просто отскочил на булыжную мостовую и присел на колено, вскинув к плечу винтовку в сторону пулеметной точки.

Первым из экипажа Иванова заметил, откуда бил пулемет, Колька.

– Пулемет, – крикнул он, – минус десять, серый трехэтажный дом на перекрестке, слуховое окно на крыше.

Иванов, крикнув Кольке: «Стоп!» – прильнул к телескопическому прицелу и быстро завертел маховиками наводки. В перекрестье сперва появился угол серого дома, а потом и грязно-красная крытая местами поржавевшим железом крыша. В слуховом окошке приглашающе мелькал огонек пулемета, уже повернувшегося к мостовой и распугавшего рикошетами по булыжнику бойцов Сидоренко. Иванов нажал на педаль спуска – осколочная граната попала рядом с целью, взрывом разворотив красные листы крыши. Минько, дернув рукоятку затвора, извлек стреляную гильзу из откатившейся пушки и вкинул следующий осколочный снаряд – «Готово!». Иванов, чуть довернув башню, послал на чердак второй 45-мм «гостинец», поставленный в этот раз «на фугас». Снаряд как бумагу пронзил тонкое кровельное железо чуть пониже слухового окна и сработал внутри – больше с чердака стрелять было некому и не из чего.

Зато открылась разрозненная пальба из окон окружающих домов: справа со второго этажа коротко зачастил вниз ручной пулемет, из распахнувшихся или разбитых створок захлопали винтовки. По ручному пулемету удачно отстрелялся остановившийся сзади Дементьев: его снаряд с первого же выстрела попал в открытое окно и рванул внутри комнаты. Похоже, там еще были приготовлены и бутылки с бензином – полыхнуло знатно, сильнее, чем просто от осколочной гранаты. Пехота тоже не только пряталась от панских пуль, но и в меру своих сил повела огонь по открытым окнам, освещаемым изнутри вспышками выстрелов. Внесли свою свинцовую лепту и бойцы в грузовиках: для станкОвого гочкиса, направленного на закрепленном трехногом станке назад, целей не было, но оба ручных пулемета, растопырившихся сошками на крышах кабин, короткими очередями, но часто, не жалея патронов, ударили по окнам. Поляки попрятались за подоконники и простенки и, если и палили в ответ, то не прицельно, выглядывая лишь на мгновение.

Оба броневика, быстро расправившись с пулеметными точками, не погнушались и отдельными стрелками из винтовок: перекрестье прицела наводилось на враждебное окно – грохот башенного орудия, отраженный близкими стенами домов, – яркая вспышка в темном помещении – вылетевшие наружу осколки соседних стекол и на одного или нескольких поляков, желающих не пустить в город русских, становилось меньше.

Потихоньку разгорелся подпаленный изнутри бензином дом. Из подъезда на улицу начали выбегать перепуганные жители. Несли на руках детей и разношерстные вещи, зачастую вовсе не самые ценные и нужные вещи. Все непонятно голосили и громко возмущались. К советскому отряду погорельцы не приближались, но часть красноармейцев все равно на всякий случай ощетинилась штыками в их сторону.