Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 2. Миролюбивый поход

Со стороны улицы раздались пулеметные очереди и беспорядочная ружейная пальба; грохнули танковые сорокапятки: не один отряд майора сидел в засаде на этой улице. Пленные заволновались, кое-кто поднялся с земли. Встал и не желавший сдаваться голенастый подпоручик. Он курил сигарету, нервно и глубоко затягиваясь. Потом, злорадно нахмурив брови на юном красивом лице, двинулся в сторону сброшенного оружия. Плахотнюк, не дожидаясь приказа, выбежал вперед и преградил ему путь, сдернув с плеча и наставив винтовку.

– Назад! – велел офицерику. – Вернись, пан, назад!

Молодой пан схватился левой рукой за длинный четырехгранный штык, упершийся ему в грудь, еще раз глубоко затянулся и через голову Плахотнюка бросил тлеющий окурок в ближайший ящик с бутылками. Плахотнюк, не задумываясь, одним коротким тычком проткнул промеж ребер вредного подпоручика, выдернул окровавленный штык из насквозь смертельно раненного тела и обернулся. Тлеющий окурок угодил по назначению – взялась огнем пропитавшаяся бензином тряпица, воткнутая в одну из бутылок. Что может натворить взрыв двух ящиков бутылок с бензином – точно не знал никто, но догадывались многие: как минимум – пострадают ближайшие поляки и красноармейцы, как максимум – может плеснуть огнем и на правый броневик.

Первым, на удивление, среагировал майор Зинтель. Он бросился к ящику, выхватил бутылку с загоревшейся тряпицей и швырнул в сторону от своих и советских солдат. Бутылка упала на траву и не разбилась – только продолжала гореть тряпка на горлышке. Майор обеими руками выхватил из ящика еще две занявшиеся бутылки и швырнул их следом. Одна из бутылок треснула, ударившись о что-то в траве, и пыхнула огненным грибом. Следом лопнули жарким рыжим пламенем и остальные. Майор снял каску; оставшись в пилотке, вытер вспотевший лоб и обратился с гневной речью к солдатам. Перевод Плахотнюка не требовался, речь шла и о песьей крови, и о курвах-матерях, и о странном способе полового сношения почему-то в глаз (хрен в око). В качестве резюме, майор приказал солдатам не мешать Советам, занимать Хелм, пока его не заняли германцы и не губить бесполезно самих себя, как глупец подпоручик.

Майор, очевидно, пользовался авторитетом, солдаты успокоились и снова уселись на землю, Плахотнюк удостоверился в смерти подпоручика и тщательно вытер липкий от крови штык о полу его же кителя. Карпенко от всей души потряс руку майору, который в ответ только грустно покачал головой и трясущимися руками полез в металлический портсигар за сигаретой. Угостить советского лейтенанта пан не додумался, но лейтенант понял его состояние и не обиделся. Стрельба на улице затихла, так и не разгоревшись. В броневиках заглушили моторы и приоткрыли дверцы, башенные люки и лобовые створки для проветривания (у экипажей, замкнутых в стальные коробки с гоняющими жар двигателями, насквозь промокли гимнастерки и галифе под комбинезонами; пот буквально хлюпал в сапогах).

Голощапов связался по рации с батальоном и доложил об удаче. У танковой роты Курлова тоже все более-менее складывалось: под обстрел попали, но успешно отбились. Комбат приказал Иванову оставить пленных под охраной одного отделения; из двора, где находятся, на центральную улицу не высовываться (пусть остальные поляки по-прежнему считают, что там их готовая к атаке рота); а скрытно обойти с тыла расположенную через два квартала крупную баррикаду и захватить ее. Иванов выбрался из люка, спрыгнул на землю и подошел к Карпенко, прикурившему от сигареты пана майора свою папироску. Представился польскому командиру, похвалил за понимание ситуации и геройский поступок с бутылками и отвел своего пехотного товарища-подчиненного в сторону. Вдвоем вышли за забор к полуторкам, где в кузове под охраной оставался пленный учитель, посовещались вместе с ним над нарисованным планом. Приняли решение и вернулись к отряду.

Один из грузовиков развернулся задом и вплотную подъехал к пролому в заборе – шофер вышел из-за баранки и откинул задний борт. Карпенко приказал пану майору выделить два десятка солдат для погрузки оружия в полуторку и за несколько ходок больше сотни винтовок, штыков, пистолетов, пулеметов, гранат и патронных подсумков заняли, чуть ли не половину кузова. Каски, противогазы и прочее неопасное в боевом отношении снаряжение грузить не стали – некуда. Горючее содержимое бутылок от греха подальше вылили под забор. В бензин для загустения было добавлено еще что-то: то ли мазут, то ли солярка, то ли какое-то масло. Охранять пленных, расположившихся на траве в углу между стеной здания и забором, при штатном дегтяреве и трофейном ручном браунинге осталось отделение Рязанцева. Остальные красноармейцы, перейдя обратно за пролом забора, быстро погрузились в оставшиеся свободными полуторки. Броневики фыркнули запущенными моторами, развернулись и, переваливаясь тяжелыми железными корпусами на битых кирпичах, тоже покинули двор. Чтобы не обижать недоверием пленных, лейтенант Карпенко велел пулеметы на них не направлять. Свой штатный ДП верзила-пулеметчик Дрокин раскорячил на сошках и прикладе, раструбом пламегасителя в сторону свежего пролома в кирпичном заборе, а другой пулеметчик с браунингом на коленях, сидя на пустом ящике, охранял подворотню, выходящую на улицу.

Первой опять повел свою машину Величко, пленный учитель снова подсказывал правильный путь из кузова. Назначенную к захвату с тыла баррикаду объезжали по широкой дуге – чтобы наверняка – и улицами, и проходными дворами. Где-то неподалеку снова послышалась стрельба. Сперва польские пулеметы с винтовками – потом более громкий ответ башенных сорокапяток и советских ДТ. Взрывы. Пальба нарастала. В одной тенистой улочке, только выехав из тесного проезда между домами, наскочили на небольшой польский патруль: пять человек в мундирах с карабинами за плечами. Брать в плен было некогда, и Соколовский на ходу скосил их одной длинной очередью из своего ДП, установленного на крыше кабины. Пробитые насквозь кинжальным огнем солдаты попадали, не успев даже сдернуть оружие с плеч. Двое свалились прямо на узкую булыжную мостовую на пути советской колонны, и тяжелые машины равнодушно раскатали их тела тугими рифлеными скатами в кровавое месиво.

Не доезжая до очередного перекрестка, учитель дал знак остановиться. Сбегавшая на угол разведка подтвердила, что буквально в полусотне метров за поворотом действительно загородила широкую улицу мощная баррикада с множеством засевших за ней защитников. Часть солдат вела частый огонь вдоль улицы из винтовок и пулеметов, часть – в резерве – стояли и сидели на бордюрах и всяческом хламе, принесенном, но не пошедшем на строительство сооружения. И к бабке не ходи, что на просьбу сложить оружие, они просто развернутся и дружно ответят свинцом.