Лоран Бине - Цивилиzации

Внутри в деревянном кресле в окружении придворных восседал Карл V. Борода у него была черная, камзол красный, чулки белые. Гостей поразила его крокодилья челюсть и длинный, как у тапира, нос. Чалкучима сделал было шаг вперед, желая подарить ему попугаев, но перед ним тут же выросли два стражника. Птиц унесли, и полководцы решили, что их дар принят, хотя монарх не произнес ни слова и даже мельком не взглянул на разноцветное оперение. Рот у него был приоткрыт — кто знает, где он витал. У его ног лежал длиннолапый белый пес, которого государь машинально гладил. Повисшая тишина нарушалась только рыками пумы, на которые пес отзывался глухим ворчанием, и этот диалог долго никем не прерывался. Оба полководца стояли и растерянно ждали. Наконец, по знаку императора им протянули кубки с очень светлой акой — отпил только Чалкучима. Карлу поднесли золотой кубок, который он залпом осушил. И тыльной стороной ладони смахнул оставшуюся на губах пену. К напитку на серебряном подносе подали зажаренную птицу, от которой король оторвал бедро и принялся методично обгладывать, а китонцы завороженно наблюдали, как на его бороду падают капли жира. Затем он швырнул остатки своему псу и заговорил странным, низким, едва слышным голосом. Он хотел знать, действительно ли, как написала его супруга, люди Атауальпы прибыли из Индий по Океаническому морю. У него нет сомнений, что их родина — не остров Вера Круш, откуда португальцы везут обожженную древесину: судя по посланиям его сестры, королевы Португалии, его населяют одни дикари-людоеды. Чалкучима попытался рассказать ему о Тауантинсуйу и о войне Атауальпы с братом, но монарх его перебил. Ему показалось, что кстати будет упомянуть о войнах, которые вел он сам против могущественного правителя по имени Сулейман. Чалкучима заверил, что по его желанию Атауальпа со своим войском покорит этого Сулеймана. Карл пронзительно рассмеялся. Свита принялась смеяться вместе с ним, но китонцы не поняли, самодовольный ли это смех, или идея им также показалась безрассудной. Наконец Карл поднялся с кресла, — был он не бог весть какого роста, — и воскликнул, что Атауальпа должен заплатить за надругание, совершенное в Толедо. Осмелев от хозяйского гнева и повинуясь характерному для этого вида инстинкту — подражать, нравиться и защищать, — длиннолапый белый пес вскочил и принялся лаять на посетителей. Только он слишком подался вперед. С шипением, переходящим в рык, пума молниеносно царапнула его по морде. Пес заскулил и попятился. Карл перестал распаляться и наклонился к голове животного. Он что-то тихо говорил ему на незнакомом языке. Повторял: « Sempere, Sempere... » [117] Семпере — кличка пса Карла V, предположительно изображенного вместе с ним на портрете Тициана. Буквальный перевод: «Всегда, всегда» (каталан.). Пес лизал пальцы хозяина. На землю пролилась струйка крови.

Чалкучима сказал, что Атауальпа хочет встретиться с королем Испании и будет ждать его на центральной площади Саламанки перед церковью Святого Мартина.

Лысый седобородый придворный громко возмутился тем, что перечень титулов его господина неполон, и принялся перечислять их, загибая пальцы: император Священной Римской империи, король Испании, герцог Бургундский, но Карл V, склонившись над своим псом, нетерпеливым жестом велел посетителям уйти.

16. Площадь Святого Мартина

Явится ли он? И когда? Находясь в сомнениях, встревоженные слухами жители Саламанки стали покидать город.

Атауальпа собрал совет: постановили, что наилучший выход для китонцев, учитывая их отнюдь не завидное, если не сказать отчаянное положение, — устроить засаду этому испанскому королю. К тому же идти им все равно некуда, так почему не остаться на месте? Атауальпа напомнил, что уже не раз мог всё потерять в противостоянии со своим братом Уаскаром и все же выводил подданных из любых передряг. Но никто — ни его полководцы, ни жены, ни воины — не готов был сравнить смертельную опасность, грозившую им на этот раз, с теми, которые остались позади. Они дошли до конца пути, вот и всё, надежда только на славную смерть. Их ждет подземный мир.

Тем временем Руминьяви начал приготовления. Он поручил Пука Амару собрать стальные шары для пращей, стрелы для луков и весь метательный арсенал, отдавая предпочтение коротким топорам с двойным лезвием — если метнуть такой достаточно сильно и умело, он пробьет самые прочные доспехи. Полководец расставил людей на крышах домов, выходивших на площадь и на ведущие к ней узкие улицы. Велел повесить на лошадей бубенцы, чтобы наводить ужас на левантинцев, а затем запер конницу в церкви Святого Мартина. Все артиллерийские орудия, какие были, распорядился направить на недругов, расположившихся на равнине. И приказал взять Карла живым.

Чалкучиме хотелось верить, что все-таки можно договориться мирно, но Руминьяви его осадил: «О чем ты хочешь договариваться? Какое тут может быть решение? Что мы предложим — сдаться? И на каких услових? Пусть на костре сначала придушат? Подземный мир не примет пепел».

Атауальпа понял, что пора обратиться к людям с речью — без обиняков, не по протоколу, напрямую, ведь им предстояло вместе умереть, пройдя до этого столько испытаний. И он заговорил с ними, как со своими товарищами. «Неужели вы думаете, что солдату, первым взобравшемуся на штурмовую лестницу, более, чем кому-либо, опостылела жизнь?» В истории, — сказал он, — останутся те несколько человек, которые в этом далеком краю поднялись против множества. В монастырях Саламанки времени он не терял. Теперь он мог рассказать им о Роланде в Ронсевальской долине и о Леониде при Фермопилах. Но еще о триумфальной победе Ганнибала над римскими легионами при Каннах. Случись им умереть, подземный мир бога-змея [118] Змей считался у инков священным животным, воплощением мудрости и символизировал мир мертвых. примет их как героев. А может, история прославит отряд из ста восьмидесяти трех бойцов, которые сокрушили империю, покрыв себя славой и богатством. Воспламенившись, бойцы гаркнули «ура» и стали потрясать топорами. Все заняли позиции.

К утру в городе не осталось жителей, кроме нескольких нищих да горстки выкрестов. Бездомные псы дивились такой пустоте. Тишина на улицах напоминала Лиссабон перед бурей. Ожидание давило, как непосильный груз. Я лично наблюдал, как многие китонцы, сами того не замечая, мочились от нахлынувшего страха.

Площадь Святого Мартина очерчивали выстроенные полумесяцем здания, смотревшие на церковь, расположенную с южной стороны. С севера и с запада ее ограничивали каменные дома, причем в северной части они возвышались над аркадами. Восточная сторона просматривалась лучше и была отгорожена только рыночными прилавками и башней с циферблатом, на котором день был поделен на двенадцать шагов. Этот фланг беспокоил полководцев. Лучше бы площадь была закрыта со всех сторон и оставались только узкие выходы под каменными арками, как, например, в Кахамарке. Но рассуждать об этом было некогда. Часовые сообщали, что Карл V уже близко.