Марк Рабинович - Переплетение времен

– Кому ты служишь, Агвид? – раздалось из-под капюшона.

– Я служу тому, кто больше платит – беззастенчиво соврал Урхо – А "надьфейеделем" щедр.

Похоже, что последняя фраза произвела впечатление на жреца.

– Хорошо – сказал он – Ты меня убедил. Но я прошу не покидать нас до устья Трубежа.

Он сказал "прошу", а не "требую" и мне показалось, что мы взяли верх. Но человек на вороном коне был опасен, чрезвычайно опасен, поэтому успокаиваться не следовало.

– Мы и не собирались – ответил Урхо.

На следующий день к вечеру наша сотня достигла берега Днепра. После своего первого заброса в прошлое я неоднократно рассматривал онлайн-карту Украины, отыскивая те места где побывал и те, про которые только слышал. Судя по всему, сегодня мы стали на ночлег глубоко на дне Каневского водохранилища. Но и без рукотворного моря ширина великой реки поражала. Редкий Змей долетит до середины Днепра, перефразировал бы я изречение классика. И не должен долететь, хотелось бы добавить, потому что там, на густонаселенном правобережье, им места не было. Тварей следовало уничтожить на этом берегу, в левобережных лесах. Леший ходил на разведку и сообщил, что Трубеж впадает в Славутич совсем недалеко, а на его противоположном берегу стоит небольшой поселок, деревня в пару десятков дворов с пятнами выкорчеванным полей вокруг. Мы договорились с Нандором, что его отряд пойдет по левому берегу Трубежа, следуя изгибам реки. Мы же с Урхо вызвались пройти напрямик, разведать все о заставе и встретить их ниже брода. На следующий день, сдав своих кобыл венграм, мы переплыли Трубеж пониже поселка на наскоро связанном плоту из трех бревен. Уже через час мы входили в деревню, первое встреченное нами жилье после кочевья "медьери". Деревня предсказуемо называлась "Усть-Трубечи" и не имела даже частокола для защиты; по-видимому ее охраняла безобидность обитателей. А ведь именно здесь через сотню лет начнут происходить судьбоносные битвы. Сейчас же это было тихое, никому не интересное село, населенное интернационалом из полян, уличей, хазар и огузов. Сегодня они готовы платить дань кому угодно, лишь бы их оставили в покое, позволили спокойно ковыряться в земле и спокойно пасти свои стада. И их не трогали, потому что периодически собирать с поселка дань было выгоднее, чем единожды разорить его ради никому ненужного скарба и пары десятков рабов. Потом, через сто лет здесь будут биться киевляне с печенегами и победители воздвигнут город Переславль, будущую столицу Переславского княжества. Для меня это все уже произошло. Только вот в тот раз Владимир увел все свои рати сюда, в устье Трубежа, оставив Киев без защиты. Поэтому нам в Заворичах пришлось биться с мадьярами, идущими на беззащитный город.

Усть-Трубечи встретили нас неприветливо. По дневному времени мужики были в поле и из-за плетней на двух вооруженных незнакомцев настороженно поглядывали женщины с детьми на руках. Наверное, мы выглядели необычно для жителей села. Урхо обзавелся целым колчаном стрел со стальными наконечниками и композитным кавалерийским луком. Свой кривой нож и рогатину он оставил, добавив к ним короткий прямой меч в кожаных ножнах и топорик с легким лезвием. Топориком было удобно рубить хворост для костра, но при случае он мог послужить и оружием. Мне он купил длинную саблю, которую я носил за поясом без ножен, рискуя порезаться. Свою рогатину из XXI-го века я выбросил и приобрел короткий дротик, которым можно было и поохотиться. На это вооружение и на остальную экипировку: заплечные котомки, огнива, запасные постолы и прочее, ушел почти весь запас серебра, оставшийся у Урхо после взяток мадьярским чиновникам и оплате шпионам в кочевье. В общем, вид у нас был самый что ни на есть бандитский и неудивительно было то, что бабы прятали от нас ребятишек. Все же нам удалось найти для ночлега заброшенную и полуразрушенную хату на окраине села. Там был очаг в котором можно было развести огонь, что мы и сделали. Ночь уже уверенно сменила вечер, когда к нам пришли гости.

Старший из них был стар и сед, коренаст, но крепок телом. Это был староста и, по совместительству, жрец всех местных богов, как славянских, так и степных. Его паства включала также местных хазар, которые не были иудеями, а поклонялись Тенгри. Звали старосту-жреца Радонегом, также как и отца Алеши Поповича. По сути он был моим коллегой – волхвом. Единственным исключением из его пантеона был Иисус Христос, которого представлял поп местной церкви по имени Михаил. Все это нам рассказали оба служителя культа, которые оказались закадычными друзьями, честно поделившими между собой рынок опиума для народа. Священник был худ, высок, много моложе жреца и, также как и его друг, носил обычную для крестьян одежду. Впрочем, оба они и были крестьянами и жили тем, что выращивали на своих полях, а свои служения культам рассматривали как своеобразное хобби. Мы пригласили священников к огню, поделились с ними вчерашними лепешками, сушеным мясом и последними глотками пива из меха на поясе у Урхо. В этой тихой глуши гости были редки. Пару раз в год проезжали из Киева за данью и еще раз или два наведывались кочевники из Поля за тем же самым. Все остальное время самыми значительными событиями были рождения и смерти. Село не стояло на торной дороге, да и вообще никаких дорог здесь не было, так что даже купцы сюда не заходили. Левый берег Днепра был болотистым, не позволяя высадиться, а банка в устье Трубежа обладала непредсказуемым нравом, намывая мели то здесь, то там. Неудивительно, что проплывающие по реке лодьи в Усть-Трубечи не заходили и шли без остановки до самых Порогов. Поэтому, появление таких персонажей как мы, вызвало закономерное любопытство.

Гости выслушали наш отпрепарированный рассказ про Поле, поохали над новостью о походе Олега на Ладогу, но было заметно, что все это для них своего рода потусторонняя экзотика по сравнению с местными, истинно важными для них делами. Даже Киев, до которого было километров пятьдесят-шестьдесят от силы, был от них так же далек, как Микронезия от жителей израильского Бней-Брака. Мы развели костер снаружи дома и наслаждались теплом, когда Михаил, невольно морщась от запаха чеснока, задал волнующий его вопрос:

– Может быть вы коробейники, люди добрые? У нас нашлись бы кое-какие товары на обмен.

Его можно было понять. Коробейники были для них единственной связью с внешним миром и его экономикой. В селе были и кузнец и гончар, но они не могли удовлетворить потребности во всем том, что в мое время обеспечивали огромные залы продаж "товаров для дома". Наши гости говорили на вполне понятном диалекте полянского и Урхо предоставил инициативу мне, как лучше знающему этот язык.