Сергей Кишларь - Семь попаданцев

– А какого числа совершилась Октябрьская революция? – спросил Захар.

– Как это ни странно, но она ещё окончательно не свершилась, – «комиссар» неотрывно глядел в одну точку на своде подвала, голос его был равнодушен: – Но сегодня ночью большевики поставят окончательную точку временному правительству. Гражданская война начнётся в следующем году. Ленин умрёт зимой двадцать четвёртого. Советский Союз возглавит Сталин. – «Комиссар» наконец соизволил слегка повернуть голову и глянуть на Захара. – Я Платон Акимов, уроженец Калужской губернии, одна тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года рождения.

– Судя по возрасту попали сюда из тридцатых годов, – предположил Захар.

– Из тридцать седьмого.

– А я из две тысячи двадцать второго.

– И я из двадцать второго, – радостно вскинул руки Ряба.

Не разделяя его радости, Захар проницательным взглядом изучал парнишку «из рабочей слободы».

– А вы почему молчите, юноша?

Парень пожал плечами как о чём-то само собой разумеющемся.

– Двадцать второго июня 1941 года начнётся Великая Отечественная война, которая закончится 9 мая сорок пятого года. Но что такое компьютер я не знаю. – Неуверенно, будто боясь, что его не признают своим, он протянул Захару руку. – Митя… Дмитрий Зимин.

– Из какого года попали сюда?

– Тысяча девятьсот семьдесят восьмой.

– Пионер, что ли? – усмехнулся Ряба.

– Комсомолец.

– Но пионером-то был?

– Когда-то был.

Поняв, что находится среди таких же как он попаданцев, бывший «сумасшедший» разительно переменился: засверкал глазами, приосанился, заиграл ироничной усмешкой.

– Так вот, запомни, – назидательно сказал он. – Пионеры бывшими не бывают.

– Это почему?

– По кочану. Чего такой тугодум?

– Я не тугодум.

Спор парнишек прервал Захар:

– Всё, остыли! – строго прикрикнул он и обратился к Платону. – Давно попали сюда?

– Две недели, – ответил тот, по-прежнему изучая взглядом каменный свод.

Он явно был не многословен и тяготился разговорами, зато остальные охотно поддержали разговор и сразу признали старшинство Захара, а тот умел задавать правильные и своевременные вопросы, на которые просил отвечать коротко и ясно. Понадобилось совсем немного времени чтобы выяснить, кто и когда провалился во времени, когда был задержан, на скольких допросах был и о чём его расспрашивали.

Потихоньку складывалась картина происходящего, впрочем, не все сразу её осознали. Примус с видом туповатого ученика, обречённого вечно сидеть на галёрке, хмурил брови:

– А в Зимний нас какого хера привезли?

– Мы ценные свидетели будущего, – объяснял ему Захар, – а зная будущее, его можно изменить, или по крайней мере попытаться это сделать.

– По принципу: знал бы, где упаду там и соломки подстелил бы, – добавил Никита.

– Можно и соломки подстелить, – согласился Захар, – а можно и другую дорогу в это самое будущее выбрать. Кто знает будущее – тот владеет миром. А Зимний потому, что здесь самое безопасное место, так по крайней мене они считают.

– Говорят, здесь в охране только бабский батальон и юнкера, – презрительно фыркнул Примус.

– Хотя бы это, – пожал плечами Захар. – Все остальные напрочь распропагандированы большевиками.

Ряба только присел на кровать, как вдруг вскочил, глядя на Захара:

– Если они знают, что мы из будущего, почему не спросят нас об этом будущем напрямую. Всё крутят вокруг да около.

– В правдивость наших рассказов я бы на их месте поостерёгся безоговорочно верить.

– Это ещё почему? – не понял Ряба.

– Базарным сплетням тоже не очень-то верят, но тот, кто понимает их природу, тот умеет вычленить из них крупицу правды. Все что мы знаем об этом мире – это наше субъективное представление о нём. По сути, те же самые сплетни, только в более цивилизованном виде. Мы видим мир по-разному, исходя из своего мировоззрения, мы ошибаемся и даже откровенно врём. Кто-то любит приврать без особых причин, кто-то может соврать назло, кто-то исходя из каких-то личных интересов. Добавь к этому малограмотность некоторых уникумов – встречал я одного, который был уверен в том, что в Великую Отечественную Советский Союз воевал не с немцами, а с Соединёнными Штатами. Вот и получается, что нас предварительно изучают, прежде чем перейти к вопросам о будущем. Создают психологические портреты, анализируют – кому можно верить, кому нет. Наверняка какие-то коэффициенты правдивости каждому выставляют.

– Чёрт возьми! – Ряба возбуждённым жестом сорвал с головы фуражку, кинул её на кровать. – Надо предупредить их! Ночью будет штурм Зимнего. Они должны что-то предпринять.

– Предупреждать нужно было гораздо раньше, а сейчас весь город уже в руках большевиков, только Зимний и остался.

– Ладно, Зимний уже не спасём, – не сдавался Ряба, впившись возбуждёнными глазами в Захара, – но всё остальное!

– Как? То, что их власти приходит конец они и сами понимают. Им нужны детали – что конкретно можно предпринять? Где? Как? Ты знаешь? Может ты историю хорошо учил и готов детально им советовать, что и когда нужно предпринять? Что будет завтра, что послезавтра? И на что им обратить особое внимание.

– Ну так… – Ряба чесал затылок. – Гражданская война будет.

– А что сделать чтобы её предотвратить? Не на уровне всей страны, а в конкретном городе, на конкретной улице. Представь себе, что я член Временного правительства. Посоветуй, что мне сделать.

– Это они министры, а не я! Пусть ломают головы.

– Ты думаешь они не знают, что находятся на грани гражданской войны? Да они каждый день говорят о такой возможности и друг друга обвиняют в развязывании войны. Всё происходит как в том старом анекдоте: никто не хотел войны, и все так яростно боролись за её предотвращение, что камня на камне не осталось.

Рябу озарило:

– Надо Ленина арестовать. Я вспомнил, он накануне переворота тайком должен добраться до Смольного, чтобы возглавить восстание. Может как раз сейчас он идёт туда.

– Да? И по какой улице он идёт? – Захар усмехнулся, глядя на озадаченного Рябу, передразнил: – Ах, был бы у нас интернет.

Пока шёл этот разговор, парнишка «с рабочей окраины», которого Никита вслед за Рябой мысленно назвал Пионером, ибо так было проще, чем запоминать кучу новых имён и фамилий, осуждающе смотрел то на Захара, то на Рябу – думал те шутят, а время для шуток было неподходящее. Но по мере того, как он понимал, что разговор ведётся на полном серьёзе, в его взгляде появлялась такая ошарашенность, что можно было засомневаться в его вменяемости. Наконец он не выдержал:

– С ума сошли? Содействовать проститутке Керенскому и его приспешникам? А потом всей белой мрази, которая за ними всплывёт? Да вы вообще из какого времени? – Взглядом, в котором сквозило одновременно и позднее прозрение и осуждение, он перебегал с Захара на Рябу и обратно. – Власовцы?