Сергей Кишларь - Семь попаданцев

А Февральская революция закончилась пшиком, вернее, октябрьским переворотом, который – минуточку внимания – состоится не далее, как ночью. А чего такие кисложопые, господа? Не по нраву? Так сами же и виноваты. Россия не любит соплежуев.

Однако вместо нафантазированных встреч с членами Временного правительства Никите была уготовлена новая темница. Фургон остановился у входа в подвал. Задержанных повели по ступеням в низкий арочный проём. Свернули в какой-то тёмный коридор, в конце которого брезжил слабый электрический свет. Освещённая часть коридора находилась за решёткой. Там же за решёткой стоял канцелярский стол, из-за которого поднялся человек в штатском, отпер решетчатую дверь. Потом молча открыл дверь какого-то подвального помещения, жестом приглашая войти.

Арестанты оказались в низком помещении, напоминающем сводчатыми потолками Грановитую палату Московского Кремля, в которой Никита был на экскурсии вместе с родителями много лет назад. Хотя теперь уместнее сказать – много лет вперёд.

В полуподвале горел тусклый электрический свет, стояли несколько панцирных кроватей весьма похожих на госпитальные. В углу свален какой-то хлам: ломанные венские стулья, огромный пыльный ком старых бордовых портьер, пустые портретные рамы – позолоченные и тяжеленные на вид. Полуподвальное окно наглухо заколочено досками.

Дверь закрылась, арестанты нехотя направились выбирать себе койки, когда их настиг звонко отразившийся от каменных сводов голос мужчины в шинели и растянутом свитере:

– Давайте знакомиться. Полагаю, нас объединяет что-то общее, иначе не оказались бы мы здесь все вместе. Меня зовут Роман Максимович Захаров, можно просто – Захар, так мне привычнее.

Поскольку Никита стоял ближе всех к говорившему, он не стал откладывать знакомство – деловито протянул руку.

– Никита Елагин, дезертир.

– Владимир Рябченко, – не менее деловито протянул руку Ряба. – Сумасшедший.

Тот, который просил называть себя Захаром смерил гимназиста взглядом с ног до головы.

– Надеюсь не буйный.

– Когда как, – пожал плечами Ряба.

– Странно получается – почему сумасшедший находится не в больничной палате, а заперт в подвале вместе с дезертиром? – резонно спросил Захар и перевёл взгляд на Никиту. – Да и для дезертира не самое подходящее место в императорском дворце, пусть и бывшем. Или вы думаете, что вас удостоили чести сидеть в подвале Зимнего Дворца за красивые глаза?.. Кто так думает? – он обвёл взглядом всех присутствующих. – Нет таких? Тогда поднимите руки те, кто из вас слышал слово компьютер.

У Никиты и раньше была мысль, что все семеро арестантов находятся вместе по одной и той же причине, но теперь, когда это стало очевидным, мысль поразила его так, будто впервые пришла в голову… Неужели все семеро?..

Он даже крутнулся на месте, чтобы увидеть реакцию окружающих его людей, и уже ни на секунду не сомневался в том, что все они чужаки в этой эпохе. Провалившиеся во времени.

Он первым поднял руку.

– Я знаю, что такое компьютер.

Пока шёл этот разговор, «бандитская рожа» уже успел осмотреть дверь подвала, подёргал её, толкнул плечом, да так и замер, навалившись боком на неё. Хмуря брови, смотрел на Захара, будто тот задал не простенький вопрос про компьютер, а драконовскую по своей сложности математическую задачу.

Ряба застыл, как вкопанный, только глаза его метались от Захара к Никите – мол ты тоже слышал это?

Девушка успела выбрать себе кровать и, проверяя упругость скрипучей панцирной сетки, подпрыгивала, сидя на ней. Услышав слова Захара, резко оборвала скрип.

«Комиссар» не проявил интереса – лёг на кровать, закинул ноги в сапогах на железную спинку. Парнишка «из рабочей слободы» заинтересовался тем, что происходит, но слово «компьютер» явно не заставило ёкнуть его сердце. Немая сцена длилась несколько секунд, потом Ряба присвистнул от удивления.

– Офигеть! – и, следуя примеру Никиты, поднял вверх руку.

Вслед за ним подняла руку девушка:

– Кира Дубиневич, ещё три недели назад офис-менеджер газовой компании.

Наконец и «бандитская рожа» вышел из сосредоточенного раздумья.

– Так это… вы тоже из того времени? – Он оттолкнулся плечом от двери, протянул Захару руку.

– Паша Примус.

– Это фамилия такая?

– Фамилия Примушев, я же не спрашиваю почему ты Захар.

– Я человек армейский, позывной «Захар» для меня привычнее имени.

– Так и мне привычнее! – Пожав Захару руку, Примус пошёл пожимать руки Никите, Рябе. – Я думал, что один попал в этот попаданский замес, а тут целая компания нарисовывается.

Он уставился на девушку и замолчал, напустив на лицо выражение туповатой сосредоточенности. Девушка несколько секунд смотрела на него, потом усмехнулась.

– Что, Паша, сильно я изменилась? Похоже мы с тобой попали сюда из разного времени. Ты из какого?

– Из две тысячи первого.

– А я из две тысячи четырнадцатого.

– Офигеть! Я смотрю – так похожа.

– А возраст не тот, – иронично усмехнулась девушка.

– Да нет, причём здесь возраст. Ты гораздо красивее, чем была, но какая-то совсем другая. Шикарная женщина, а я тебя помню писюхой малой…

Хотя Примус и выглядел безбашенным и развязным малым, но тут он осёкся и на секунду даже растерялся.

– Пости, я это с дуру ляпнул. Получается, что тебе сейчас… – он снова насупил брови, соображая.

– Двадцать восемь, – пришла ему на помощь Кира.

– Ой-ёй… – поскрёб в затылке Примус, и снова попытался оправдаться: – Нет, это я так… не про возраст.

Никита только сейчас разглядел девушку. На ней было простенькое чёрное пальто, стоптанные полусапожки с длинным рядом пуговиц, на голове – серый пуховый платок.

Усмехнувшись словам Примуса, она стянула на затылок платок, обнажая собранные в строгий узел золотистые волосы. Была в этой женщине какая-то изюминка, которая, сразу бросалась в глаза и отличала её от тех женщин, которые хоть и выглядели шикарно, а были все на одно лицо. Замечая такую изюминку в женщинах, Никита никогда не пытался разбираться в чём она состоит. Да и можно ли в этом разобраться? Она либо есть, либо её нет. А если есть, то ни серый шерстяной платок, ни поношенное пальто, ни ногти без маникюра никак не уменьшают красоту женщины.

Теперь, когда стал известен возраст девушки, правильнее было бы называть её женщиной, но мысль не поворачивалась так думать о ней. Не выглядела она на свои двадцать восемь лет и вполне сошла бы за сверстницу Никиты, поэтому и продолжала оставаться для него девушкой.

– А вы почему молчите? – раздался голос Захара.

Все обратили взгляды на «комиссара» и на сверстника Рябы.

– Я не знаю, что означает ваше слово, – ответил «комиссар», не вставая с кровати и не поворачивая головы. – Боюсь я не ваш.