Екатерина Мельникова - На шаг позади

Мне хорошо до тех пор, пока очередная песня не кончается, и я обращаю внимание на мобильник, который звонил несколько раз.

Когда приходит Артем, я успеваю захлебнуться тьмой. Открываю дверь, застраивая лицо забором невозмутимости, но друг слишком хорошо меня знает и способен заглянуть внутрь, как в вымытое окно без штор. Он сразу замечает, что я плакал.

– Неужто из-за кота? Отзовись! Не сиди, как памятник Пушкина.

– На каком сроке можно определить пол ребенка? – тихо спрашиваю я, а потом вижу его лицо перед собой. Артем опускается на колено перед стулом, по которому растекся я.

– В перспективе неделе на тридцатой, чтоб точно, а вообще… – отвечает он, делая паузы, в лице много тревоги, – можно и на тринадцатой, если плод удачно расположен, но на таком раннем сроке вероятность ошибки – пятьдесят процентов.

– Отец Инны сказал, что не стал говорить в том году про ее беременность всего. – Я с трудом выношу эти слова в мир, каждое из них как еж в горле.

– Тебе звонил отец Инны? Что сказал? Не твой ребенок?

– Мой, но срок Инны составлял более двух месяцев, а как я мог не заметить?

– Живот на втором месяце еще очень маленький. Это зависит от структуры тела женщины. Бывает, даже на четвертом месяце он незаметен. Без знания дела можно не врубиться, тем более Инна сильно худенькой не была. Только на льду. А когда попала в кресло, ты сам говорил, она сказала тебе «я начала много есть». Так что ты просто не обратил внимания.

Потому что лошара, – договаривает Артем глазами: – а не потому, что она стала толстая.

– Я одного не пойму, зачем он тебе рассказывает?

– Вот и я хочу понять. После того, как Инна заподозрила беременность и установила ее, она попросила родителей не проговориться. Говорила, сама скажет, но не стала. И я знаю, почему. – Я теряю много сил в своем глубочайшем потрясении. – Два месяца. Человек умер и не может говорить, но ты продолжаешь узнавать его, не с лучшей стороны. Я думал, у нее пара недель, но Инна, так долго зная, что в ней жизнь… И ведь спокойной при этом выглядела. Расчетливой , вот какой.

– Люди, серьезно намеренные покончить с собой, обычно так и выглядят. Не мусоль это в голове, напрасный труд. Что дальше про ребенка?

– Это был мальчик. Так сказал ее отец. Может, врет? – Не говорю ему, что ревел, когда бросил трубку. Я начинаю второй заход. Возможное будущее кружится в голове, яркое и полное, но несбыточное. Режущие по живому видения дразнят, понуждая смотреть на малыша с голубыми глазами и каштановой челкой, как у меня раньше. Или он был бы похож на Инну с карими глазами и белокурыми прядками? Теперь это моя параллельная жизнь. А есть еще одна, которая с Толей. Я хочу всего сразу – и своего родного сына, и Толю. В то же время не могу перестать думать, каким лекарством послужила бы мне семья, поскольку мне некогда было бы о нем думать. Как ему сейчас: Славка, просто будь занят и все. Как бы я хотел быть занят сыном! – Я ничего не понимаю. Я планировал жизнь, строил ее как дом, а в самый решающий момент подул ветер перемен. В зеркало противно смотреть. Как будто в процессе оплодотворения, где намечалась девочка, в какой-то момент что-то пошло не так и получился Слава Логвин. Неправильный, странный идиот. Мне так сложно остаться на плаву. И много ошибок позади.

– Похоже, ты сдаешься. Я говорил тебе: старую рваную одежду, как и старое рваное прошлое, надо выбрасывать. Не в пору тебе это больше! Как зовут папашу Инны?

– Артем.

– Что?

– Ничего, я отвечаю на вопрос. Он тоже Артем. Ты бы с ним полегче, он бывший военный.

– Мне плевать, хоть министр обороны. Говори адрес, я хочу с ним обменяться парочкой слов. – В ответ на мои протесты он выбивает из меня адрес и вылетает из квартиры, не забыв стрелы и лук.

А отстрелявшись, возвращается без стрел. Все они полетели в моего несостоявшегося тестя. Внутри у Артема через край эмоций, словно во дворе финальная решающая гонка. Он садится за стол, наливает сока, сверху сваливает несколько кусочков льда. Чем они с Лораном бросались друг в друга, если ему необходимо освежиться целой зимой в одном стакане? В лице у него раствор из сочувствия и злости, причем второе в девяноста девяти процентах по отношению к первому. Артем рассказывает, как прошла встреча, как разговор начался с понимания и тихого тона, но к финалу приобрел больше громкости и спецэффектов.

Кубики льда дрейфуют потерявшими форму айсбергами на поверхности. Я вижу, как рядом с Артемом ходит призрак по имени «мне так жаль». Я вижу, как он корит себя за слова «Не можете справиться, но не имеете право делать Славе больнее. В прошлом году он чуть не вылетел из окна из-за Инны, и если это по вашей вине еще раз повторится, я вернусь и отправлю вас следом, не глядя на то, что вас за орденами не видно». Долгое время он молча обдумывает сказанное, жалея, что слова не засунуть обратно в рот. Мы приходим к единому мнению, что эту семейку срочно пора забыть.

– Хм… – задумываюсь я с улыбкой. Настроение вдруг приподнимается. – Больше двух месяцев. Это у меня что, с первого раза получилось?

– Да ты снайпер, Логвин. – Хвалит Артем. – Все хорошо. Главное, способен. На все! Если люди тебя не видят, это не потому, что ты ниже травы. Возможно, ты просто выше неба.

Вот это да. Не верится, что мне говорят такую вещь, не верится, что такую вещь мне говорит Артем. Глаза снова начинают слезиться, потому что ко мне очень давно не проявляли такую заботу и внимание, как он сейчас. Никто за меня так не рвал горло, как Артем. Мое Настроение проехал половину Питера, чтобы посмотреть в глаза моему обидчику, но когда он норовит уйти от меня к своей жене, я перегораживаю его пути руками, ногами и позвоночником:

– Это нечестно. Она не сама тебя нашла. В первую очередь ты мой друг и только потом мамин муж. Если она этого не понимает, это ее проблема. – В голове Артема не находится ответа, настолько он изумлен моим давлением, моей суровостью. – Да, Артем. С человеком так в жизни от начала до конца. Сперва это случается на детской площадке: ты находишь игрушку, а ребенок постарше ее отнимает. Во взрослой жизни лучшие друзья уводят у тебя женщин. Или женщины лучших друзей. Мамаши, например. Все, Артем, играют не по-честному. – Я воспитательно цокаю языком: – Нехорошо.

Прячу ключи. При необходимости поставлю на окна решетки. У меня есть своя причина, и ее я тоже приколочу к своим окнам, если понадобится.

Говорят, не таскай работу домой. Я новенький и таскаю работу повсюду – таскаю в голове бумаги, тонкости нового для меня метода исследования, кривые линии человеческих сердец, и новых людей, не каждый из которых мне сильно нравится. Например, врач-хирург из неотложки Андрей Ульзутуев. Высокий и тощий, как Артем, только без бровей и ресниц, конопатый с макушки до пят, сверхвеселый и неуравновешенный. Сегодня он характерно влетает в кабинет, как к себе домой, картавый курильщик, марлевая маска под подбородком, щурит глаза, сканируя меня, а потом поворачивается спиной, потому что меня больше не существует, и приступает к заигрываниям, радугой перегнувшись через стол Стеллы. Видимо, его слабость – пухловатые после родов блондинки с голубыми глазами. Разговаривает Ульзутуев так быстро, как я не смог бы после многочасовых феерических попыток. В нашу первую встречу он бросил: