Екатерина Мельникова - На шаг позади

Щеки у мамы розовые и гладкие, словно кровь Артема разлилась вареньем, наполнив ее второй жизнью и солнечными лучами. Две недели назад у нее была свадьба, отчего так страшно находиться в этом времени, где мама теперь без Артема, и я. Я хотя бы уже знаю об этом. Надо разбудить ее и начать переживать, чтобы скорее справиться. Но я не могу. Не могу справиться, не могу разбудить, пусть спит, пусть лежит на траве и чувствует руку мужа в своей, как я минуту назад с Толей. Такая отсрочка того момента, когда мама неминуемо сойдет с ума, в сопоставлении с предусмотрительно адской новостью выглядит намного лучшей участью. Я вплетаю пальцы в ее волосы, кажущиеся совсем черными на фоне подушки, и в конце концов мое тихое прикосновение будит маму, как громкий звонок будильника.

Меня знобит от того, что молчаливый холодный друг стоит перед глазами, но румяная и дышащая мама понуждает меня оставаться на плаву.

– Мам. Я так испугался! С тобой все хорошо. Давай позову врача.

Глаза ее открываются не спеша, такие же голубые, как мои. Во мне очень много от мамы, почти все, помимо того, что она женщина. В остальном я как она. У меня ее брови. Ее скрытность и задумчивость. И ее рот. Когда мы заговариваем или смеемся, люди считают, что мы близнецы. Не помню, когда мы в последний раз улыбались заодно. Боюсь, нам больше этого не удастся.

– Я в порядке. – Она щупает повязку на шее. – Но безумно испугалась. Даже не смогла закричать. Думала, умру от его силы.

– Ты помнишь, кто это сделал?

– Он напал со спины. Я успела приостановить его руку. – Медленно рассказывает мама, и я догадываюсь, что именно это не положило ее жизни конец. Она помешала Тени довести руку до конца. – Думала, конец. Но ничего. – Она, улыбнувшись, поворачивает ко мне одни глаза. – Ты плачешь из-за меня? – не только , отвечает мой скрытый голос, пока внутренний взгляд продолжает смотреть на Артема и на то, как он больше со мной не заговорит. – Мне снился сон, будто Артем умирает. – Мама набирает сил для каждого слова. Говорить ей больно, но она старается ради меня.

Ради меня она выкрутится так, что любой позавидует. Только у нее достаточно сил на то, чтобы связать мне свитер из пыли с пола. Когда мы жили одни, в нашей крошечной гостинке она находила тряпочки и зашивала мне штаны такими красивыми заплатками, точно это не старый хлам, и вроде теперь это самые модные в мире брючки. Когда я захотел кота, она сшила его из лоскутков. Ее руки были способны на все: приготовить нечто из ничего, погладить мои волосы так, что я засыпал. Я был ее вдохновением и ее единственной любовью. А потом мы начали понемножку богатеть и в нашу жизнь вписывались другие люди, воздвигая между нами границы и влияя на наши мнения.

– Чему ты заулыбался? – спрашивает мама, хотя заулыбался громко сказано, у меня уголки рта задрожали от улыбки, которая полезла на лицо, потому что я сел за руль машины времени и смог оказаться на том отрезке, где еще нет Артема, Толи и Инны, а значит, нет места боли, но нет и невероятного счастья, которое я познал, и от которого бы не отказался даже под страхом инквизиции, особенно от великого чуда быть с Толей. Я бы расплатился за счастье сгорать дотла в его руках любой валютой: я бы обернулся и снова прошел через ад, чтобы вернуться к началу.

– Воспоминанию. О том, как мы были только вдвоем. – Отвечаю я, надеясь, что от мамы утаится иное. – Помнишь?

– Конечно, любимый.

– Как думаешь, мы бы смогли снова так же? Дружить.

– Ты по-прежнему дороже всего для меня. Как тогда, так и сейчас. Тебе нужно чаще бывать с нами, со мной и Артемом. Он меня уже видел? Ему сообщили? – спрашивает мама, и я на машине времени попадаю в аварию. Лобовое столкновение с настоящим – и ливень осколков последних ужасов летит на меня рикошетом, не успеваю я закрыться руками.

– Его нет, мама. – Мне приходится это говорить. Не знаю, откуда у меня берутся силы.

– Я знаю, он здесь. Не может быть в другом месте. – Ее слова так двойственны, от них бегут мурашки, потому что я принялся ощущать Артема неподалеку. Возможно, прямо на кровати. Или позади меня на шаг. Где бы он ни стоял, я не могу стряхнуть ощущение, что в меня уперся его взгляд. А может, это чувство не проходит из-за моего огромного желания в него верить.

Закрываю глаза и возвращаюсь в те годы, когда его папа обладал этими самыми силами, позволяющими знать больше. Позволяющими ощущать больше. Я тоже так смогу, если захочу? А если захочет Артем? Много ли людей так хотят? У кого получается? Я где-то читал, что призраков чувствуют не только экстрасенсы и коты, и стараюсь вспомнить, кто еще относится к этим избранным.

Пора бросать не только курить и пить, но и читать. Кажется, я увлекся.

– Мама…

– Что такое? Ты что-то с ним сделал? Ты опять попытался пошутить?

– Нет, он…

– Слава, ты хороший мальчик, твое сердце способно так сильно любить, ты еще будешь счастлив. Я тебя умоляю, не разлучай нас. Ты боролся за девочку, как мог, я тоже буду бороться за мужа, я впервые нашла мужчину, для которого важно то, что я к нему испытываю. Я не хотела так с твоим другом, но мы не смогли этому сопротивляться. Мы тебе подарим братика или сестренку. Мы давно предполагали, что когда ты займешься ребенком, у тебя не хватит рук дотянуться до бутылки или еще чего-то хуже.

Я невольно пугаю маму слезами, вою, будто слова ее – песня об отчаянии, хотя суть в противоположном. Чтоб эту песню кто-нибудь вырубил! Почему до меня дошло с ее подсказки так поздно? Ребенок от Артема и мамы был бы как раз тем, что мне нужно, но глаза накрывает ковер безжизненного образа друга, который никогда не подарит мне такого счастья.

– Слав, ты что-то плохое сделал? Настолько плохое? – мама смотрит так, словно видит на моих руках кровь. – Слава, что ты сделал с ним?

Только я хочу ей все рассказать, быстрое сомнение всовывает в мой язык кость, заставляя задумываться над всем, чем я рискую. Через мгновение в палату входит Саутнер. Узнаю его по козлиной рыжей бородке, расплывающейся у меня перед глазами из-за слез. Меня он сразу выталкивает за дверь, потому что я младенец, которого защищают от неприятного зрелища, но я остаюсь в коридоре, слушаю. Мне приходится заткнуть уши, а потом сразу убегать.

Я дожидаюсь, когда Саутнер запрячет договор Артема в свой сейф, затем начнет стирать пот со лба и много дышать, как будто однажды можно насытиться и остановиться, а потом откроет все окна и двери, поскольку кислорода ему нужно все больше. Наконец я перестаю наблюдать за его лихорадочными движениями и слушаю.

– Какое счастье, что именно я оказался здесь в эту смену. – Язвительно цедит Саутнер через сито зубов. Я смотрю за окно, в котором день. Редкий солнечный день. И у меня нет Артема. – Я впервые попал в такую ситуацию, хотя здесь всякого насмотришься. Я должен был выбирать между двумя жизнями одну.