Екатерина Мельникова - На шаг позади

Последний вопрос, который я задал нашему юристу в отделе кадров, какое наказание ожидает врача, если умирает реципиент. Лишение премии на год. В случае, если выявлена врачебная ошибка. А ошибку в таком случае выявить крайне сложно.

– На всех врачей не хватит тюрем. – Сказал юрист, и эти слова врезались в меня, как столб посреди трассы.

Что было после – смутно помню. Когда гуляешь по Питеру, его особая атмосфера опьяняет сильнее коньяка, который попиваешь из фляжки на каждом шагу.

Пройти через ужас и слезы, которые не остановить, и страх перед процессом, когда в тревоге ожидаешь, каким будет твое поведение; увидеть Карину и Петра, напоминающие скорее свой рентгеновский снимок, чем самих себя прежних, черную дыру в земле, которая как дьявольская пасть, как открытая рана, которая никогда не затянется… Не очень похоже на список моих лучших планов на жизнь, а потом это еще и навсегда встанет перед глазами в никогда не покидающих меня мыслях о том, как мало времени нужно, чтобы жизнь сошла с ключа.

На кладбище, в мае, вовсю сияющем всеми возможными оттенками зеленого, Стелла Калинская вкладывает свою руку в мою ладонь. Оказывается, она тоже приехала. И ведет себя, словно я ее давний друг. В ее глазах я вижу не столько сочувствия, сколько поддержки и дружеского кивка в пользу силы, с которой я должен жить дальше.

Погодой я недоволен больше всего. Деревья, это море густого зеленого цвета, густого голубого цвета в небе и чистое золото солнца словно поздравляют планету, которая наконец-то избавилась от Артема.

Я хочу опрокинуть мир вверх тормашками, чтоб солнце оказалось внизу, и мы затоптали его ногами. Чтобы цветы росли с другой стороны почвы, прорастая под землю. Это лето для меня не пахнет как лето – оно пахнет смертью Артема. А потому мне надо увидеть типичные питерские облака. Больше серых и черных облаков. Я бы согласился на сильнейший ливень, насквозь пробивающий зонтики и черепа людей, чем жариться под самым весенним солнцем на свете в самый страшный день, потому что этот желчный на зеленом – ошибка, и ошибочно это чистейшее небо, под которым только кататься на прогулочном катере, и первые ласточки, и это тепло, когда должно быть холодно-холодно-холодно.

Стелла качает мою руку, ее белокурое каре щиплет глаза на фоне черных одежд, в лице ее я читаю, что она хочет попросить меня сказать об Артеме пару слов.

– Как лучшему другу. К сожалению, я не успела хорошо узнать Артема Петровича, я успела заметить, что он веселый, но все как один говорили, что он был хороший человек и врач. – Шепчет Стелла так тихо, а люди и памятники даже не прислушиваются. В такой тишине малейший шепот покажется оглушающим. – Скажи. Ты хорошо его знал.

Из меня вылетает какая-то далекая фраза:

– Я ничего не хочу сказать. Я его не знал. – Я никоим образом ее не выдумывал заранее, но как только произнес, то понял, что народ ее принял по-своему: что я зол или обиделся на Артема, когда на самом деле посчитал себя самым жалким из всех предложенных вариантов на право говорить об Артеме что-либо после поступка, который он совершил.

– Я – скажу. – Осмеливается Карина и мне кажется, что все глаза планеты обращаются к ней, в том числе Артема. Что-то идет не так, и впервые в жизни я хочу, чтоб Карина Лестер закрыла рот. – Артем действительно в глубине души был славным человеком. В нем боролись два духа, и светлый победил. Это величайшая победа человека над собой. У кого из нас нет тени? У всех есть. Никто не должен забывать, что около тени стоит человек, добродетельный и самоотверженный. Давайте говорить о мертвых все, и в то же время забудем плохое, будем помнить только хорошее. Однажды я искренне пожелала ему встретить настоящую любовь, и он успел. Да, он покинул людей, которых любил. Эти люди потеряли друга, врача, сына. И брата. Но пусть Бог примет сегодня его душу.

Она наконец-то заканчивает, и мне хочется уснуть, обхватив колени. Ее «но» прозвучало так, будто у Бога есть все основания вообще не смотреть в сторону Артема.

Я пристально смотрю на маму, на папу Артема и на самого себя. Наши сердца разбиты, вырваны из груди, валяются в куче, готовые закопаться в этой могиле. На каменном надгробье мой лучший друг улыбается так, словно все продолжается дальше. Я не в состоянии подобрать слов описать, как красивы его глаза, как жива и здорова его улыбка (с такой нельзя на памятник), как шкоден и добр его воскрешающий взгляд. Он вот-вот скажет: «Пошли, Логвин, в бильярд, ведь я так обожаю тебе выигрывать и смотреть, как ты бесишься!»

Когда гроб опускают, несколько рук пытаются остановить мою маму, пытающуюся угнаться за Артемом. Удивительно, но мне ее не жаль. Она не может вот так брать и делать здесь вид, будто Артем принадлежал ей больше, чем другим. Она увела его у меня, а потом он ради нее пожертвовал своей жизнью.

Мне кажется это сном, и завтра утром, когда я позвоню Артему рассказать об этом, мы вместе ужаснемся. Сразу после похорон не произошло ничего плохого. Настоящая тоска пришла за руку с пониманием того, что мне некому позвонить. Что мне пора удалить его номер.

Ночью одному страшно. Артем хочет, чтобы я жил, он бы дал мне пинка за слабость, но я не могу притвориться сильным и не буду делать вид, что мне не одиноко в своей квартире, что я по-прежнему в кайфе от спокойствия и тишины, но и при этом не буду делать вид, что я так несчастен, поскольку до меня наконец-то дошло, что друг мертв. До меня ничего не дошло. Я до сих пор не могу поверить и живу с тем ощущением, что завтра мы опять созвонимся. Даже после процессии, которую нам устроил Артем, мне не верится, что друга опустили под землю: я уверен, что это был всего лишь жуткий сон, о котором я расскажу Артему на работе и мы вместе посмеемся над этим.

– Если я нечаянно утону в ванной, никому не отдавай моего котика. Возьми его себе. – Сказал я, когда они оба были живы.

– Давай. Топись. – Ответил друг, зная, что стоит за моими словами. Я не могу вспомнить, что ими двигало. Чего мне не хватало в мире, в котором был Артем?

Мне не хватало мозгов. А теперь я мучаюсь в попытках заснуть под мыслительные разборки в голове. Кто таков Артем и почему я так его люблю? Более разных людей вы не встретите нигде. Он собирал вокруг себя толпу, а мне и одиночество казалось слишком шумным. Я – книжный червь, он – похититель сердец. У него язык что помело, в моем – кость. У него пятая скорость, а я всегда в нейтральном положении. Его уму далеко от моего безумия, а красота Артема словно упрек моей неряшливости. Он не жалел времени на презентабельный вид, а мне приводить себя в порядок всегда лень. Не лень мне только бриться: чего ненавижу, так это волосы на лице. Только в этом мы с Артемом похожи. Но люди не дружат из-за того, что у обоих чистая кожа лица. Что нас друг к другу толкнуло, словно у нас родная кровь? Противоположности притягиваются? Моя рана в сердце огромна, как дыра в земле для его гроба. Я скучаю по нему больше, чем могут выразить слова.