Екатерина Мельникова - На шаг позади

– Все пошлое в наше время ценится очень высоко. Пошлость – это искаженное представление о прекрасном, связанное с отсутствием вкуса. А иначе почему это не моя свадьба? Я рыжий? У меня уши не в том месте растут? Или косят глаза? Можно подумать, я хуже него! Не это играет роль. Просто, чтоб соблазнить девушку, нужно быть трехметровым, отпетым и профессиональным прошмандовкой, а кто такой я? Обычный питерский мальчишка. Так что, как говорится: совет да любовь, – трудно представить себе яд более ядовитый и мучительный в своем исполнении, чем мои слова, – извращенец и стерва.

Легкий ветерок, и свадьба с визгом летит с краешка обрыва, пролетает между остриями моей ярости.

Врезаясь в каждое дерево, попадающееся на пути, я иду на выход, исключая то, что все деревья я выдумал и на самом деле это, скорее всего, какие-то одеревеневшие люди. Затылком ощущаю суету – то, как усердно Артем пытается устранить последствия моего разрушения, как он шепчет тамаде на ухо, чтобы она, наверное, все перевела в шутку. Его идею перехватывает Карина. Она овладевает микрофоном и всей сценой, потому что я слышу, как включается инструментальная версия ее песни.

Хочу читать. Люблю книги за то, что они заставили меня смириться с собой. Благодаря книгам я мирюсь с каждой странностью в себе. Никогда не видел удачную книгу, главный герой которой – всеобщий любимчик. Потому что они пустые.

Я обожаю читать. У меня на роду написана эта страсть. Читаю все подряд – по аннотации не предскажешь, влюбитесь вы в книгу или нет, поэтому стаскивая книгу с полки, вы всегда рискуете. Это мой самый любимый риск в жизни, когда в любом случае ты зарабатываешь удивление: от того, что не самая известная книга оказывается для тебя лучшей, а лауреат Пулитцеровской премии – пустышкой. Иногда случается и так. Вот потому и обожаю книги. Они такие непредсказуемые.

Но они такие не одни, без которых я больше не могу. Есть еще Толя. Я уничтожил его любовь, и теперь он женат. Он. Теперь. Женат. Каждый шаг отзывается невыносимой болью, вторя этим страшным словам. Идет седьмой год без него, и мне остается лишь осознавать ценность коротких мгновений рук, душ, сердец и языков. Не могу его выключить больше, чем на пять секунд в день. Толя автоматически задействуется у меня внутри, и начинается борьба с макро и микроорганизмами – сущности Толи там больше, чем моей, я чувствую, как он во мне дышит, и в конце концов побеждает.

Закрываю глаза и стараюсь еще немножко подумать о книгах, но нет. Вхожу через двери в красный коридор, будто в скафандре астронавта. В душе моей ободранными обоями и осыпавшейся штукатуркой гниет заброшенная психиатрическая клиника.

– А ну, иди сюда. – В спокойном голосе злобного обещания больше, чем в самом оглушающем вопле. Артем нагоняет меня на ногах-ходулях и крепко собирает в кулак ежик моих волос. Он вшивает меня в стену с кроваво-красными обоями. Цвет необузданный, пробуждает внутренние запылившиеся грехи. Он взял меня в плен между возбуждающей стеной и возбуждающим собой, жар от него идет неимоверный, от запаха духов у меня тахикардия, а ночной океанский цвет распахнутых глаз обрушивается в коридор потоком.

– Я весь с тобой. – Я задыхаюсь далеко не от страха, притягивая Артема за галстук, хотя куда еще ближе? Мгновение, и мои губы коснутся его кожи.

– Ты что творишь? У твоей матери свадьба! Чокнутая, спившаяся тварь! Мозги есть?!

– Согласен.

– С чем?

– С Горбачевым.

– С Горбачевым?

– Да. Он говорил «не надо обóстривать». – Я не осознаю, как пялюсь на Артема так, словно сам всю жизнь мечтаю выйти за него замуж.

– Сколько ты выпил? Я думал, твой танец на пилоне – это худшая часть моей свадьбы, но ты можешь и круче. Впрочем, танец был не многим хорош. Ладно я, лучший друг, твой секрет знаю, но зачем всем-то показывать, что ты гомик вонючий? – Артем смотрит взглядом «лучше бы тебе вернуться в свою скорлупу». – Я понимаю. Прошлый опыт сделал тебя циничным, как меня однажды. Но нельзя позволять себе опускаться до такого. Зачем ты передаешь свои страдания другому? Их надо прижимать к стенке. Разве ты не рад за меня? А за маму? У нас все будет нормально, не бухай только!

– Не понимаю, с чего бы мне не бухать, если мой любимый друг отныне и навеки мамочкина ручная блядь. Твои глаза… в них все ныряют с разбегу, будто это Крымское море. Но как она могла клюнуть? Открой мне свой секрет. Почему ты мне его не откроешь? Инна тоже влюбилась бы в меня больше, чем в фигурное катание.

– Этой осенью год с тех пор, как Инны не стало, пора брать себя в руки. Потом поговорим. Ты никакой. Я попрошу папу подвезти тебя до дома.

– Пьяный – это когда я сплю в винегрете, думая, что на подушке. Пьяный – это когда я слушаю Билана, думая, что Кипелова. Пьяный, это когда я сплю с девочкой, а наутро выясняется, что с тобой. Но не пьяным и не трезвым, Артем, я не нуждаюсь в оценке своего состояния от какого-то… извращенца.

Я получаю шлепок по лицу, огромная рука Артема задевает мою щеку, нос, рот – пол-лица снято с костей его пощечиной, и будь я трезв, у меня бы от такой боли из ушей или глаз вылетела какая-нибудь планета.

– Успокоился, пидор? – змеей шипит он. Вот-вот появится разрезанный тонкий язычок. В попытках скрыть от чужих ушей наш диалог, Артем прижался ко мне еще теснее. Бедра… я чувствую его крепкие бедра. И его руку над своей головой. Его дыхание, жар. Запах кожи с ароматом парфюма.

– Чо, ключи повесил, а закрываться не надо?

– Что это значит?

– То, что ты рискуешь , Артем. В том числе и в словах. Как ты меня назвал?

– Ты слышал, кто ты есть. И я с тобой по этому поводу еще успею разобраться. Я из тебя ногами выбью эту дурь, чмо! – после этих его слов я поддаюсь в сторону, бурча под нос то ли «пошел ты» то ли «чтоб ты провалился». В неподобающей злости Артем перестал быть человеком. Его руки хватают меня то за шею, то за пиджак, изо рта выпадают наставления и ругательства, штаны возле ширинки мне становятся малы, я все еще стараюсь вырываться, но в какой-то момент сдаюсь, а Артем все не может выпустить весь пар: – Когда ты переживешь эмоциональный катарсис? Сколько тараканов надо отравить у тебя в голове? – Интересный вопрос. В голове моей нет ничего, кроме большого кладбища, затопленного болотом, и тараканы там элементарно не выживут. – Заткнись и стой, я схожу за отцом. О, черт! О, господи! – вспомнив властителей света и темноты, обоих сразу, Артема отбрасывает от меня к противоположной стене, но это еще хуже, чем я со своим возбуждением уперся ему в бедро – с такого ракурса намного виднее, чем это я уперся. Теперь Артем не будет говорить, что мне в ванной нечего прятать. Я поспешно снимаю пиджак, чтобы скрыть быстрое реагирование, осторожно смотрю на Артема, а друг осторожно переводит взгляд с реагирования на мои глаза и отходит на шаг, словно я отсчитывающая последние секунды до взрыва бомба.