Цви Прейгерзон - Неоконченная повесть

– А хорошенькие девушки водятся в вашем местечке? – совсем некстати спрашивает умник Боря.

Хана напрягается. Она никак не ожидала столь неприятного поворота в разговоре.

– Одесса мне нравится больше! – уклоняется от прямого ответа Шоэль и осторожно, но многозначительно прижимает локтем маленькую ладошку Ханы.

Вот и Арнаутская. Хана прощается с Шоэлем, она взволнована. Вбежав в подъезд, Шоэль взлетает на третий этаж, перепрыгивая через две ступеньки. Дверь ему открывает Поля, у которой допоздна засиделся гость. И действительно, Митя стоит в коридоре, нарядно одетый, с лихо закрученными кверху усами, в глазах его просвечивает усталость. Шоэль заходит в комнату, где, раскинув руки, словно в свободном полете, безмятежно спит утомившийся от своих же проказ Арик. Цадок и Гита еще не вернулись из театра. Шоэль ужинает в одиночестве, листая «Ключи от счастья» Вербицкой. Затем он садится за пианино и тихонько наигрывает одному ему слышную мелодию, которую подсказывает молодое влюбленное сердце. Ибо душа его переполнена чувствами, он видит перед собой глаза Ханы, в которых блестят свет и радость юности.

Сентябрь на исходе, на Одессу спустилась ночь. Вдалеке шумит Черное море, зияет тяжелой непроницаемой темнотой. Внезапно послышался выстрел и откуда-то издалека, словно бы в ответ, грянули еще два. В последнее время газеты только и пишут что о случаях грабежей и убийств. Особенно опасно стало ходить по ночам. Напуганные одесские обыватели затаились. По городу расползаются слухи – один другого страшнее. Октябрь в Петрограде еще впереди, но

власть Временного правительства стремительно идет к концу. Да и в Киеве, хотя и правит пока Центральная Рада, все тверже и тверже звучат голоса красных. В конце июля 1917-го года в Одессе насчитывалось всего две тысячи большевиков, теперь их количество растет день ото дня. С моря налетает осенний ветер, кружит по улицам Одессы мертвые листья опавших мимоз. Еще немного, и начнется на Украине тяжкое лихолетье, потянутся годы гражданской войны.

Октябрь, ноябрь… С каждым месяцем все хуже в Одессе. Люди во власти тяжелых предчувствий; убийства стали обычным делом, причем не только по ночам. В городе свирепствует Мишка Япончик – главарь одесских уголовников, почти без помех действуют и другие преступные банды, появилось немало бандитов-одиночек. Дошло до того, что люди боятся выйти из дому с наступлением темноты.

Ухудшилась поставка продуктов питания. Нет угля. Мореходная торговая компания вынуждена прекратить движение судов по всем направлениям – в Николаев, Херсон, Очаков. Цены на товары первой необходимости словно живут отдельной лихорадочной непредсказуемой жизнью. Во многие дома пришла бедность. В воскресные дни по улицам ходят сестры милосердия и студенты с синими коробками, собирают пожертвования для нуждающихся. В городском саду состоялась лотерея в пользу одесского батальона «Железной дивизии» – у солдат нет теплой одежды. На Арнаутской улице создан Комитет из шестидесяти человек для помощи евреям, пострадавшим во время войны. Собирают деньги на свои нужды и поляки. Пришли вести о большевистском перевороте в Петрограде; главой правительства – Председателем совнаркома – становится Владимир Ильич Ленин.

Однако Шоэль почти не обращал внимания на эти перемены. Да и дядя Падок жил своей прежней жизнью – так, словно в мире ничего не происходило – развлекался, поигрывал в карты. Кипела театральная жизнь. В театре Болгаровой поставили спектакль «Яаков и Эсав» [69]. Труппа еврейских актеров под руководством режиссера Канапова показывала драму «Обострение» Рейзельмана, в которой блистала Мальвина Сигальская в роли Фани – дивы публичного дома. В канун Йом-Киппура [70]она впечатляюще выражала характер и состояние своей героини. Лейтмотивом пьесы стала мелодия «Кол нидрей». Каналов был настоящим мастером, чувствовал время и его запросы. Во время Хануки [71]показали спектакль «Волчок», который шел вместе с захватывающей драмой «Возвращение с фронта».

А до этого, в первый день праздника, проводили в последний путь Менделе Мойхер-Сфорима [72]. На его похороны пошел и Шоэль. Площадь заполнилась множеством людей, и, как Шоэль ни вытягивал шею, ему удалось лишь мельком и издалека увидеть гроб. Со смертью Менделе ушло в прошлое славное поколение просветителей, проложивших многотрудную дорогу к поистине светлым целям. Еврейская Одесса плачем провожала старого писателя. Пройдет несколько лет, и в городе ничего не останется от прежнего времени. Но в те годы Одесса еще бурлила еврейской культурной жизнью, еще светились в головах и на афишах имена Бялика и Равницкого, Клаузнера и Фихмана, Миньковского и Шульмана…

Последний всплеск, пышное предсмертное цветение! Близка уже страшная серошинельная безжалостная метла, готовая сокрушить и вымести, как мусор, все то, чем мы жили тогда, что было нам дорого и свято, вырвать с корнем самую память о тех замечательных людях.

Ушли из жизни Фруг, Левинский, Лилиенблюм, Абрамович – все они похоронены в Одессе. Но времена меняются, и на одесской улице появляются свежие ростки: Бабель, Багрицкий, Ильф, Славин, Утесов… – на дорогу выходит новая еврейская молодежь.

Третьего декабря, в воскресенье, в Драматическом театре состоялся съезд общества «Маккаби». Доклад на тему «Маккаби как мировоззрение» прочел доктор Йосеф Клаузнер, учитель и кумир целого поколения. Выступили также доктор Бухштоль, доктор Мильман и другие. Еврейский хор исполнил песню «Золотой павлин» и другие народные напевы; юноши и девушки, а среди них и Шоэль Горовец, выступили с показательными гимнастическими упражнениями.

В зале в полном составе присутствовали семьи Эпштейнов и Шульбергов. Софья Марковна в нарядном платье, едва вмещавшем безразмерные объемы ее выдающегося тела, без устали раздавала указания и наставления. Было много молодежи – красивых девушек, рослых и сильных парней – и присутствующие с гордым волнением взирали на это воплощенное олицетворение еврейской мечты о прекрасном и светлом будущем.

Под Новый год Боря подхватил грипп, или, как это называлось тогда, «испанку». Он лежал в кровати и читал свои любимые книги. Шоэль пришел навестить друга. Температура у больного снизилась, но вставать ему еще рановато, да и желанием таким, честно говоря, Боря совсем не горит – ведь рядом лежат такие захватывающие детективы! Зато Софье Марковне неймется: если уж Шоэль здесь, не заняться ли мальчикам приготовлением уроков?

– Ах, мама, уволь! – фыркает Боря. – Неужели нельзя человеку спокойно поболеть?

И в самом деле – раз уж посетила человека такая замечательная «испанка», то почему бы не дать ему всласть поваляться в постели?! Ну никакого сладу с этой матерью!