Доната Митайте - Томас Венцлова

За границей о судьбе Томаса тревожились его друзья. Чеслав Милош написал не одно письмо, приглашая Венцлову работать в Беркли, даже звонил в Вильнюс, проверяя, все ли в порядке, и обещая поднять шум на Западе, если что случится [187]. В Вильнюс звонил и Бродский – тогда считалось, что звонки таких известных людей могут помочь, ведь если телефоны неблагонадежных граждан прослушиваются, то о знаменитых друзьях будет доложено. Еще в 1973 году Милош опубликовал свой перевод «Разговора зимой» в парижском журнале «Культура». 1 апреля 1976 года Бродский напечатал в газете The New York Review оf Books статью «Судьба поэта» [188]. Начинается она так: «Вот еще одно письмо, защищающее человека, которому угрожает знакомая аббревиатура: КГБ». Бродский знакомит американского читателя с поэтом: «Томас Венцлова – литовец, что осложняет мою задачу, поскольку мало кто из американцев представляет себе, где находится Литва. Позвольте отметить, не углубляясь в дебри истории и географии, что Венцлова – лучший поэт на территории империи, одна из провинций которой называется Литва. Я решаюсь так оценивать его работу, поскольку на этой половине земного шара я знаком с ним лучше, чем кто-либо, – я переводил его стихи на русский язык. Его работы переведены еще и на польский, немецкий, французский. Томаса хорошо знают и лингвисты Европы из-за его заслуг в семиотике, в прошлом году он был приглашен читать годовой курс в Беркли, но ему отказались выдать выездную визу». Эта статья – обращение к интеллигенции: «Я убедительно прошу всех, кто читает это письмо, сделать все возможное для выезда господина Венцловы из СССР». Попытки Бродского помочь поэту этим не закончились. Он начал своеобразную кампанию по прославлению Венцловы на Западе, попросил своего переводчика Джорджа Клайна перевести на английский стихи «Памяти поэта. Вариант» [189]. Именно их на русский язык перевел сам Иосиф. Стихотворение было напечатано в девятом номере журнала «Континент» за 1976 год. Редакцию журнала тоже волновала судьба Венцловы, поэтому его фотографию поместили на обложке вместе с фото Александра Солженицына и Милована Джиласа. Клайн поддержал инициативу Бродского и, посылая черновик перевода поэту Данни Вейсборту, в свою очередь, написал: «Я надеюсь, что это вдохновит Вас на перевод нескольких стихов Венцловы. Нам нужен не один, а несколько переводов, чтобы их напечатать, допустим, в „The New York Review“. Если мы хотим спасти Венцлову от тюрьмы или лагеря, важно, чтобы как можно больше людей знало о нем как о значимом поэте» [190]. Считалось, что стихи «Памяти поэта. Вариант» будут понятны западному читателю: в них слышались цитаты из Мандельштама и Ахматовой, существовали очевидные точки соприкосновения со стихами Бродского на смерть Элиота и со стихотворением «Памяти У. Б. Йетса» Одена.

В 1975 году в Хельсинки тридцать пять государств подписали соглашение, в котором, помимо прочего, они обязались уважать основные права человека. Казалось, что это соглашение очень выгодно СССР, поскольку в нем узаконены послевоенные границы. Но диссиденты решили, что можно требовать реального выполнения подписанного документа, например соблюдения прав человека. 12 мая 1976 года на квартире у Андрея Сахарова Юрий Орлов объявил, что создается Хельсинкская группа, которая будет следить за соблюдением прав человека (так называемая московская Хельсинкская группа). 9 ноября 1976 года была создана украинская Хельсинкская группа.

Осенью 1976 года создали Хельсинскую группу и в Литве. Ее основали Томас Венцлова, священник-иезуит Каролис Гаруцкас, физик Эйтан Финкельштейн, поэтесса, бывшая политзаключенная Она Лукаускайте-Пошкене и Викторас Пяткус, тоже отсидевший за политические взгляды. Было решено, что в группе «должны быть равно представлены различные группы жителей Литвы, все слои сопротивления и диссидентского движения» [191]. Венцлова представлял демократически настроенную молодую литовскую интеллигенцию. Он подозревал, что его участие в правозащитном движении может ускорить отъезд (с другой стороны, могут и посадить), и сомневался, честно ли это, но друзья успокаивали его: тогда он станет представителем группы за границей, а это тоже важно. К тому же Пяткус и Финкельштейн дали ему почитать «Дневники» Эдуарда Кузнецова, в которых, помимо всего прочего, правдиво описывалась советская тюрьма. «Дневники» произвели сильное впечатление: «Пару дней я трясся, потом все-таки преодолел страх, пошел к Викторасу и сказал, что вступаю в группу. Так что это было удачным воспитательным приемом». [192]

Члены Хельсинкской группы фиксировали нарушения прав человека в Литве (свободы совести, права народов на самоопределение, прав политзаключенных и инакомыслящих) и передавали информацию об этом на Запад. Первую конференцию для западных журналистов провели в Москве, в квартире известного диссидента Юрия Орлова (в начале декабря 1976 года). Когда Томас вернулся в Вильнюс, его вызвали в Министерство внутренних дел и сообщили, что дают ему месяц на обсуждение отъезда в семье и сбор документов (предложили воспользоваться приглашением из Беркли, на которое до сих пор никто не обращал внимания). Сохранился документ, подписанный 2 января 1977 года начальником КГБ Юрием Андроповым и генеральным прокурором СССР Романом Руденко, в котором предписано, как надо расправиться с членами Хельсинкских групп: Александра Гинзбурга и Николая Руденко – арестовать, Юрия Орлова пока что не арестовывать, но привлечь к уголовной ответственности, а Томасу Венцлове, который «подал заявление на временную поездку по частному приглашению в США, разрешить эту поездку. Вопрос о его дальнейшей судьбе будет решаться в зависимости от его поведения за границей» [193]. Этот документ показывает, что судьба Венцловы решалась совсем не в Вильнюсе.

Театральный режиссер Наташа Огай, которая в то время была женой Томаса, отказалась уехать. Это означало, что семья распадается – в Литве он оставляет всех самых близких людей: мать, жену и маленькую дочку. По законам Советского Союза такое расставание могло быть окончательным, поскольку документы надо было готовить на отъезд, а не на временное пребывание за границей. Осознавая, что, хотя паспорт ему выдан на пять лет, «поездка в те края может затянуться – надеюсь, не до самой моей смерти» [194], Томас пытается наладить будущее общение с друзьями, остающимися в СССР. Так, он предлагает Михаилу Юрьевичу Лотману (сыну Юрия Лотмана) обмениваться книгами: Томас хотел получать издания по семиотике и схожим предметам. 24 января он шлет Лотману открытку из Москвы: «Вылетаю скорее всего завтра» [195]. Кроме того, он сообщает адрес литовского литературоведа, о котором спрашивал Лотман. Вроде бы это повседневные мелочи, но они немного дают передохнуть, ведь последние дни полны прощаний и напряжения. На проводы в Москву приезжают мать, жена, Рамунас Катилюс и Гитана Садовникова, приятельница Томаса и Рамунаса, когда-то проживавшая в Вильнюсе, а в то время уже в Ленинграде. Перед отъездом Томас и сам съездил в Ленинград проститься с родителями Бродского и узнать побольше новостей, чтобы рассказать Иосифу. В Москве он просит отвести его к Надежде Яковлевне Мандельштам, с которой хочет попрощаться. С ней Венцлову несколько лет назад познакомила Людмила Сергеева. Они понравились друг другу, и однажды на слова Томаса о том, как ему с ней интересно, Надежда Яковлевна ответила ему: «Томас, не говорите мне этих слов, я и так уже буду думать, что вы моя последняя любовь» [196]. Все понимали, что, хотя виза у Томаса временная, уезжает он навсегда.