Ким Лиггетт - Последняя жатва [litres]

Я снимаю шлем, чтобы разобраться, в чем дело, но тут Бен медленно поворачивается ко мне лицом. И, честное слово, его глаза сейчас черны, чернильно-черны. Я оглядываюсь по сторонам, чтобы посмотреть, не видит ли это кто-нибудь еще, и вдруг Бен направляется прямиком ко мне, ступая, словно атакующий хищник.

На поле выбегает Тайлер, пытается остановить его, образумить, но похоже, сейчас у него в голове засела только одна мысль – как бы изувечить меня. Некоторые из игроков пытаются остановить его, но он прет неудержимо, словно товарняк. Я вытягиваю вперед руки, группируясь, готовясь к столкновению с ним.

– Бен… Бен, послушай… я не знаю, в чем дело, но давай поговорим…

Он бьет меня кулаком в плечо.

– Это могу быть я! – истошно вопит он. – Этим человеком могу быть я!

Я, шатаясь, отступаю назад. Бен бросается на меня снова и снова, словно разъяренный бык. Оттащить его назад удается только силами шестерых игроков. Наконец Тайлер хватает его за шлем и заставляет посмотреть себе прямо в глаза, потом что-то шепчет, и я вижу, как глаза Бена вновь приобретают нормальный вид, а мышцы начинают расслабляться.

Тренер свистит в свой свисток, протискиваясь сквозь толпу.

– Ну, все, ребята, все, давайте успокоимся. Это американский футбол, парни, а не пьяная драка в баре!

Теперь Бен спокоен, он просто сидит на земле, уставясь на лес, пока Тайлер что-то ему говорит. Я не понимаю, что это было, какого черта Бен вдруг набросился на меня.

На поле выходит Умничка, говорит что-то Бену и лягает его в голень, после чего бежит ко мне.

– Я как следует его отругала.

– Здесь может стать жарковато, – говорю я ей. – Но беспокоиться не о чем. Кстати, как ты вообще сюда попала?

– Бобби Гилман сказал мне, что ты сейчас играешь, и проводил меня на стадион. Ты же на меня не сердишься?

– Конечно, нет.

Тайлер помогает Бену встать на ноги, и они направляются в раздевалку.

Я ищу глазами мисс Грейнджер. Нам с ней просто необходимо поговорить, но я вижу, как она идет прочь вместе с шерифом.

Толпа начинает расходиться, и тут я замечаю Ли Уиггинса, смотрящего на нас из-за ближайших к полю сосен. На его изуродованном лице, имеющем мало общего с нормальным человеческим лицом, играет пакостная улыбка.

Умничка машет ему.

– Зачем ты ему машешь?

– У него грустный вид, – говорит Умничка. – И кто знает? Быть может, он помашет мне в ответ.

Когда он и впрямь машет ей, я беру ее за руку, и мы вместе уходим с игрового поля.

После тренировки и работы в поле я, усталый как собака, бреду домой.

Час, когда положено ложиться спать, уже прошел, но Умничка не спит, поджидая меня за парадной дверью, одетая в свою веселенькую пижаму.

Я поднимаю три пальца, но она просто хватает меня за руку, словно забыв про свой пакетик с наклейками.

– Где все остальные? – спрашиваю я.

– Мама там… – Она показывает на гостиную. – А Джесс сейчас…

Над нашими головами скрипят половицы, затем слышатся звуки волочения, как будто Джесс переставляет мебель или занимается еще чем-то в этом же духе. То, что произошло на Празднике урожая, было полным беспределом, но мне бы точно не помешало, если бы кто-то нам здесь помог.

– Я знаю, три акра – это не бог весть что, – говорю я, снимая рабочие ботинки. – Но эти самые три акра располагались в задней части поля.

– Там и правда очень трудно работать, так что ты молодец, – ободряет меня Умничка, поправляя свои несимметричные косички.

Я невольно расплываюсь в улыбке. Честное слово, мне достаточно просто иногда смотреть на нее, чтобы любые мои огорчения исчезали без следа, как сахар, оставленный под летним дождем.

– Ты готова лечь спать? – Я быстро поднимаю ее на руки.

– Но мне еще столько всего надо тебе сказать. – Она дергает меня за ухо. – Я просмотрела проспект школы Всех Святых, и представь себе, монашкам разрешается ездить на велосипедах и есть пончики, обсыпанные сахарной пудрой, и они уже знали мою песенку-считалку, и мы с ними играли в скороговорки, и… Спокойной ночи, мама, – шепчет она, когда мы проходим мимо гостиной.

Я останавливаюсь и, обернувшись, вижу смутные очертания тела мамы. Она так никуда и не сдвинулась с дивана… и от облепивших противоположную стену мух.

Похоже, Умничку это вообще не беспокоит, что только усугубляет дело. Для нее это стало чем-то привычным, нормальным. Иногда мне кажется, что, возможно, Умничка даже не помнит, как все было у нас дома до того, как погиб отец. Во всем доме теперь в воздухе разлита какая-то давящая тоска. А может, так было всегда, просто раньше я никогда этого не замечал.

– Давай иди чисти зубки и ложись в кроватку.

Она крепко обнимает меня за шею и вприпрыжку бежит вверх по лестнице, словно крольчонок.

Войдя в гостиную, я сразу же чувствую какое-то изменение в окружающей атмосфере. Я сажусь на диван рядом с мамой.

– Я стараюсь изо всех сил, но у тебя есть еще две дочки, которым ты нужна. – Ее подбородок начинает дрожать. Я беру ее за руку и чувствую, как она холодна. – Я не знаю, что делать… как тебе помочь. Хочешь, я позвоню доктору Перри?

Ее губы кривятся в гримасе, глаза наполняются слезами:

– Теперь я все время их слышу… этих мух… они словно поселились в моих ушах, как будто пытаются мне что-то сказать.

– И что же, по-твоему, они пытаются тебе сказать?

– Он грядет, – шепчет она. – Он придет за всеми нами.

Наконец уложив в постель маму и Умничку, я иду в свою комнату и, взяв семейную Библию, снова начинаю рассматривать наше генеалогическое древо и написанные на полях инициалы Л.Э.У. Тут явно есть какая-то связь, но я по-прежнему не понимаю, какая именно. А как насчет его инициалов в приходно-расходных книгах? Может быть, отец прознал про Ли и Джесс? И пытался откупиться от него, чтобы он оставил мою сестру в покое? Чем дольше я смотрю на отцовский почерк на полях страницы с нашим генеалогическим древом, тем больше это начинает походить на абракадабру, бессмысленный набор букв и цифр. Как же я устал. Я собираюсь закрыть глаза только на секунду, но когда открываю их опять, все вокруг уже выглядит иначе.

Я приподнимаюсь на локтях и смотрю в окно. Пакеты для мусора куда-то исчезли, а небо приобрело кроваво-красный цвет.

– Только не это, – шепчу я, надеясь, что мне удастся как-то вынырнуть из безумной хрени, которая вот-вот меня поглотит.

Дверь моей комнаты открывается, и в горящем в коридоре свете я вижу неясный силуэт.

– Не смей засыпать, когда я рядом, – звучит тихий призывный голос Эли. На ней надета толстовка моей команды… и больше ничего. Она медленно идет к моей кровати, ступая длинными загорелыми ногами, словно подкрадывающийся к жертве хищный зверь.