Александр Руж - Зов Полярной звезды [litres]

– Нигде, кроме Кеми, не садиться, и через полсуток быть в Коле. Фрегат уже ожидает. Так что, Мишаня, поднажмите!

Мишаня, закусив губу, жал. Настала тьма, включили электрический фонарь, но в броуновском движении снежинок его свет рассеивался, струился слабо и недалеко.

Над Кольским полуостровом сбились с курса. Под порывами разошедшейся бури моноплан беспощадно трепало, стрелка компаса перескакивала с одного деления на другое, и Миша не знал, куда лететь. Крутов, угодив в передрягу, перестал корчить из себя храбреца, струхнул не на шутку и первым предложил нарушить приказ – выбрать площадку поровнее и сесть. Однако осуществить благое намерение оказалось невозможно – под аэропланом проносилась сплошная тундра, ни единой проймы. Вдобавок впереди вылупилось из ночной скорлупы что-то высокое, утесистое.

– Горы! – закричал Вадим, и в рот моментально набился снег.

Фонарь с запозданием выхватил склон сопки. Миша остервенело дернул рычаг, заскрежетали расположенные под сиденьем пилота элероны. Аэроплан встал дыбом, и Вадим с Крутовым навалились на перекрестье лееров, прогнувшееся под их тяжестью, как садовый гамак.

Перегруженный мотор зачихал, но аэроплан все же перевалил через гряду, и Миша выровнял полет.

– Там можно сесть! – проорал Вадим, но, увы, это уже не имело практической пользы.

Патентованный «Гном» умолкнул, лишенный управления и тяги аэроплан еще несколько мгновений летел по наклонной, пока вьюга не опрокинула его. Он закувыркался и стал камнем падать вниз.

– Да сделай же что-нибудь… сделай!

Вадим выцарапался из липкой поволоки, подскочил, прозрел. Не было аэроплана «Блерио», не было разваливающейся гондолы и несущейся навстречу тверди. Были продымленная вежа и трескучий очаг, возле которого стоял, свесив руки-плети и дыша, как вспахавший десятину конь, нойд Чальм. Бубен и колотушка валялись у его ног. Аннеке отсутствовала.

– Кассьт лийек? – вымолвил шаман с вопросительной интонацией.

– Не понимаю, – проговорил Вадим. – Верни меня назад, слышишь!

– Ми?

– Что «ми»? Говорю, верни назад… туда, в прошлое… – Вадим принялся жестикулировать, надеясь, что это поможет достучаться до непонятливого старикана. – Я не все еще досмотрел, прервался… И про ладанку ничего не было! – Для наглядности взял амулет, который лежал здесь же, на оленьей шкуре, энергично потряс им. – Понял?

Старый мухомор, кажись, понял. Поморгал зыркалами, замотал взлохмаченным калганом.

– Элля! Элля! – и заквохтал-закаркал, глотая слова.

– Не хочешь? – Вадим схватил нойда за пимы, застыл в коленопреклоненной позе. – Ты устал?.. Но мне нужно туда… – Он стал долбить себя пальцем в темечко. – Туда, понимаешь? Я хочу знать все!

С грехом пополам уломал. Чальм снял с себя жилетку, выставил напоказ обвисшую, песочного колера кожу со вздувшимися венами, покрытую каплями пота. Высвободил из меховой обувки ноги, подобрал бубен и колотушку, указал Вадиму на очаг. Вадим уже знал, что делать, – нацелился взглядом на огонь, буквально впитывая в себя его магическую пляску. Нойд затумкал в бубен, застучал костяшками на ожерелье, зашлепал босыми ногами и усыпительно затянул свое:

– Ум-м-м!

Вадим с готовностью поддался чарам, жаждал поскорее провалиться в тот зимний вечер, досмотреть, чем все закончилось. Ведь раз жив сейчас, значит, в авиакатастрофе уцелел. Вероятнее всего, она произошла где-то в этих местах – вот почему они ему так знакомы!

Провалился. Но вовсе не туда, куда метил.

…Он стоял навытяжку, руки по швам, в служебном кабинете, обставленном по-спартански. Из декоративных элементов – только парадный портрет императора Николая Второго над рабочим столом, заваленном бумагами. У стола перед Вадимом возвышался похожий на Кощея офицер в чине генерал-лейтенанта с круглой и абсолютно гладкой головой. Офицер был увешан орденами, среди которых болтался раритетный, по российским понятиям, персидский орден Льва и Солнца. Поскольку генерал трясся от гнева, награды на его кителе дребезжали, как игрушки на рождественской елке.

– Вы понимаете, что вы натворили? – надрывался он так громогласно, что дзенькали стекла в окне, за которым виднелась Дворцовая площадь с Александровской колонной. – Это военное преступление! Вы не выполнили приказ, потеряли груз…

– Я уже докладывал вашему превосходительству, как все произошло, – заикнулся Вадим. – Непреодолимые обстоятельства…

– Непреодолимых обстоятельств не бывает! Где люди, которые были с вами? Почему вы явились один?

– Я ничего о них не знаю. И р-разве можно вменять мне в вину, что я вернулся, а они нет?

– Молчать! – раненым мамонтом вострубил генерал-лейтенант. – Не сметь возражать! Сопляк, молокосос… – Он посмотрел на погоны Вадима с одной сиротливой звездочкой на каждом. – Кто вам дал звание прапорщика?

– Вы, ваше превосходительство…

Генерал цветом сделался подобен ненавидимому им революционному кумачу. Вытянул их кармана кителя платок, отер им одутловатое лицо и отсыревшую лысину. Вадиму припомнилось слышанное от кого-то: еще в маньчжурскую войну, когда этот Кощей служил полевым казначеем, его окрестили «мертвой головой», причем не только за то, что его кожный покров был лишен растительности, но и по причине полнейшего безучастия к тому, что происходило вокруг. Когда он пересчитывал кипы рублевых бумажек, выдавая военным зарплату, то казался лишенным души механическим автоматом.

– Сможете указать место катастрофы? – резко прокрякал он.

– Никак нет. Было темно, местность незнакомая. У меня есть только вот это… – Вадим протянул генералу обрывок листка, изборожденного карандашными линиями.

Генерал взял обрывок, повертел, швырнул назад.

– Издеваетесь? Мне нужна схема целиком. Це-ли-ком, понимаете? Какой прок с обрывка?

Вадиму нечего было ответить. Разозленный орденоносец сгорбился над столом, стал черкать пером в приказах.

– По законам военного времени, за ваше недостойное поведение я должен отдать вас под трибунал. И вас приговорят к расстрелу. Это будет справедливой карой. – Уничтожающий взгляд на окостеневшего Вадима. – Но я помню, по чьему ходатайству вы поступили к нам на службу. Из уважения к профессору Диканю… и к вашей молодости… вы будете разжалованы в рядовые и отправлены на фронт, в самую горячую точку.

Генерал подошел к висящей на стене географической карте. Европа на ней была исполосована красными и черными стрелочками. В некоторых местах они свивались в комки, как дождевые черви в банке у рыбака. Генерал ткнул карандашным грифелем в один из таких комков.