Александр Руж - Зов Полярной звезды [litres]

– Вот. Крепость Осовец, там сейчас самый ад. Вероятность выжить крайне низкая, но хотя бы искупите кровью свое бесчестье…

Засим мертвоголовый, тренькая орденами, подошел к Вадиму, схватился за его погоны и с видимым удовольствием сорвал их с плеч. Затрещали раздираемые нитки, и треск их все длился и длился, не прекращаясь, хотя погоны были уже отделены и брошены на стол двумя жалкими лоскутками. Вадиму они напомнили оторванные птичьи крылья. И как же теперь жить, бескрылому и поруганному?

Вадим – тот, восемнадцатилетний, – так расстроился, что всхлипнул совсем по-детски. Глаза предательски защипало, он стал тереть их и – очнулся уже Вадимом зрелым, простершимся на оленьей шкуре в саамской веже.

А треск все не прекращался. И уж, конечно, трещали не нитки. Вадим, очумелый после забытья, кое-как сфокусировал взгляд на чем-то или на ком-то, лежащем у очага. Нойд! Чальм, вконец изнуренный камланием, пребывал в прострации, разметавшись столь близко к костру, что огонь перекинулся на его длинные перепутанные волосы. Они и трещали, обгорая. Вадим поскорее оттащил старика к выходу, насыпал на тлеющую гриву пару горстей снега. Нойд зазяб, кожа его стала бугорчатой, как у дивовидного пресмыкающегося, но из астрала он не вышел, продолжал блуждать где-то в сельвах нездешнего мира.

Вадим поднял его на руки, старик оказался легким, как отрок. Перенес его на меховую подстилку, уложил, прикрыл шубой. Было ясно, что новый вояж в прошлое сегодня не состоится. Прискорбно, но что поделать! Вадим подкинул в очаг лапника, надел шинель, обулся и вышел из вежи, чтобы поискать Аннеке.

Она обнаружилась поблизости – обламывала с деревьев сухие ветки, заготавливала впрок горючий материал. Вадим подошел к ней, она бросила работу, закидала его вопросами: как он себя чувствует? Удалось ли что-нибудь вспомнить? Что делал дед и не повредило ли ему общение с духами? Последнее волновало ее больше всего прочего.

– Дедушка слабый, а духи много сил отнимать. Он каждый раз, когда поговорить с ними, три дня больной лежать, никуда не ходить…

Вадим не стал скрывать, что старик без сознания, но, кажется, жив. Про свои реминисценции умолчал, их еще самому не мешало бы осмыслить. Зато ухватился за фразу про «три дня больной лежать». Это значило, что в ближайшие несколько суток контроль Чальма над стойбищем ослабнет. Не использовать ли случай для достижения давно задуманной цели?

Вадим напомнил Аннеке, что она обещала познакомить его с охотником Аскольдом. Тот – вот удача – был в стойбище, недавно явился с промысла, отдыхал, попивая настоянный на морошке спирт.

– А зачем тебе Аскольд? – спросила Аннеке недоверчиво.

Вадим не стал ловчить, сказал напрямоту:

– Р-расспросить его хочу. Про Черного Человека.

Аннеке восторга по данному поводу не испытала:

– Худо ты затеять. Черный Человек смерть нести. А я не хотеть, чтобы ты умирать.

– Я тоже не хотеть, – чистосердечно признался Вадим. – Зато я хотеть, чтобы вы избавились от напасти.

– Напасть? – Аннеке услышала новое слово, заинтересовалась. – Что такое напасть?

– Это когда горе. Ты же говорила, что Черный Человек вам беду принес, заставил из села уйти… И вы собираетесь с этим мириться?

– Мы не хотеть мириться, – безотрадно заметила Аннеке. – Но ничего нельзя сделать. И ты тоже не смочь. Черный Человек – сильный, ему злые духи помогать.

– Нет никаких злых духов! – не сдержался Вадим. – Все это вранье, пережитки отсталого мышления. Он вооружен, но и мы не с р-рогатками сюда пришли. Нас много, одолеем! Только мне сперва надо понять, кто он такой и почему ему в вашем пошехонье медом намазано…

Охотник с варяжским именем Аскольд – закоренелый пьяница, обрюзгший и одетый весьма неопрятно – выслушал Вадима с отстраненным видом. Его больше занимала бутыль, из которой он прихлебывал розоватую настойку. В веже разило перегаром. Вадим, изложив то, с чем пришел, ждал ответа, но Аскольд хранил молчание.

– Он меня понял? – уточнил на всякий случай Вадим у Аннеке. – Он знает р-русский?

– Хуже, чем я, но знать. Он думать. Так всегда, когда пьяный… – И тут впервые Вадим услыхал в ее голосе враждебные нотки: – Это ваши люди сюда огненное зелье принести. Раньше саами не пить… только воду и оленье молоко. А теперь много пьяных, Чальм говорить, что огненное зелье саамов разума лишать…

Вадим читал где-то, что на северные народы, долгое время не знавшие даров Бахуса, веселящие напитки действуют с особой губительностью. Хотел было заступиться за соотечественников, сказать, что не все из них ставили своей целью споить лопарей, но в этот миг Аскольд соизволил разлепить свои бельмы и глянуть на вошедших.

– Ваньц пога! – прикрикнул он на Аннеке, как на шелудивую собачонку.

– Он хотеть, чтобы я выйти, – перевела она с легким стеснением.

– Ну так выйди. Мне важно, чтобы он говорил откровенно.

Наверное, неправильный тон взял. Аннеке приобиделась, вышла, вздернув носик. Не надо бы с ней так. Но, с другой стороны, не терпелось услышать, что скажет Аскольд, а для этого общение в формате «тет-а-тет» выглядело наиболее подходящим. Едва полог за вышедшей Аннеке коснулся земли, Вадим приступил к выпивохе, возлежавшему на охапке лисьих и заячьих шкурок в позе античного эпикурейца.

Для вящей выразительности применил уроки незабвенного Макара Чубатюка:

– Телись уже, юкагир! Что ты губами плямкаешь, как Вера Холодная?

Аскольд влил в себя еще глоток своего горлодера, обтер рот рукавом затасканной шубейки, которую, как узнал Вадим, лопари называли «печок», действительно поплямкал губами и выдал:

– Аскольд Черный Человек не знай. Аскольд с ним дружба не води.

– Что же ты р-резину тянул? Не знаешь ничего, так и скажи! Зачем тогда девушку выгнал?

Аскольд, не отличавшийся скоропалительностью, еще поплямкал, поцедил розовую микстуру. Отгрузил новую партию увечных слов:

– Аскольд Черный Человек не знай. Аскольд знай, где Черный Человек живи. Дай Аскольд спирт, Аскольд покажи.

Предложение вызвало у Вадима живой отклик.

– Покажешь? Это другое дело… Но спирта у меня нет.

– А что есть?

Вадим покопался в карманах шинели, нашарил банкноту.

– Деньги есть. Червонец. Ты же из пампасов своих выходишь иногда? Чтобы мех продать, так? Стало быть, в деньгах разбираешься.

Вот тут Аскольд проявил живость, которой Вадим от него не ждал, – вытянул руку, удлинившуюся, как гуттаперчевая лента, схватил червонную бумажку, поднес к носу.

– Настоящий?

– А то! Считай, на дармовщину получишь.

На том и условились. Вадима донимали угрызения совести: надо было подойти к Аннеке, извиниться. Но, если заговоришь с ней, она беспременно спросит, чем завершились переговоры с Аскольдом. А этого ей знать не нужно. Разволнуется еще, чего доброго, передаст Чальму, тот поднимет ор, и пиши пропало. Поэтому Вадим, хоть и чувствовал себя последней свиньей, покинул стойбище в компании Аскольда с соблюдением всех правил конспирации.