Александр Руж - Зов Полярной звезды [litres]

Филиппика Александра Васильевича базировалась на горьких реалиях начала 20-х годов. Последний город, основанный в Российской империи, за период иностранной интервенции пришел в упадок. Тринадцатитысячное население к моменту установления советской власти сократилось более чем в пять раз и состояло в основном из рабочих-железнодорожников и ремонтных мастеровых, присланных восстанавливать разрушенное хозяйство. Ютились они в переделанных под жилье вагончиках, разнокалиберных лачугах и брошенных англичанами при отступлении бараках из гофрированного железа с полукруглыми крышами. Все это было разбросано по буграм близ Кольского залива и имело вид не города, а скорее цыганского табора – разобщенное, неприглядное, зачуханное. Более-менее сносных одноэтажных домов набралось всего на три улочки, но и эти строения нуждались в реконструкции. Готовясь к путешествию, Барченко обстоятельно изучил информацию о положении дел на Севере и потому не строил иллюзий, рассчитывал более на себя и своих помощников, нежели на содействие извне.

– Какой делаем вывод? А вывод такой. Постараемся решить оную шараду самостоятельно. Коль не выйдет, тогда и возопием о помощи.

Импульсивный Бугрин вспылил. Чтобы не драконить его, Александр Васильевич принял соломоново решение: отрядил Чубатюка и двоих красноармейцев на станцию Оленья, где они должны были забрать гранаты и «виккерс» и вернуться назад, укрепив тем самым боеспособность отряда. Оттуда же, со станции, Чубатюку предписывалось передать в Мурманск донесение с изложением той передряги, в которую угодила экспедиция, и дождаться ответа от губкома.

– Ничего обнадеживающего они вам не отпишут, – не сомневался Барченко, – однако ж приличия мы соблюдем.

Настроенный, как всегда, воинственно, Макар заверил, что вышибет из губернских ответ любой ценой. Вадим спросил, не заплутает ли он по дороге на станцию, ведь идти предстояло без проводника. Чубатюк ответил, что изучил фарватер до тютельки. Хойко вел их по ранее сделанным зарубкам, которых на всем пути набралось, как у барбоски блох. Вдобавок Макар кое-где и собственные вешки оставил, так что теперь, будь ты хоть Щелкунчик недоструганный, не заблудишься.

Выступить в поход он рвался прямо сейчас. Александр Васильевич взглянул на часы-луковицу, они показывали начало пятого утра.

– До рассвета еще часа четыре, успеете вздремнуть. Отдых вам необходим, дорога дальняя. Совещание объявляю оконченным, все свободны, товарищи.

Попросил задержаться одного лишь Вадима. Тот ослушаться не смел, мимически просемафорил Адели: жди, скоро буду. Шеф набивал трубку, прикинулся, будто не замечает их бессловесных переговоров. Вслед за Чубатюком и Бугриным Адель покинула вежу.

– Я вас не задержу, Вадим Сергеевич. Измаялись, утомились… Но есть у меня догадка, что вы некоторые главы вашей увлекательной повести утаили, не решились вынести на широкую аудиторию… Верно?

И как он все провидит? Знать, про телепатию вовсе не байки плетут…

Вадим скрытничать не стал, поделился тем, что привиделось ему под воздействием заклинаний Чальма. Барченко, выслушав, потемнел ликом, отложил незажженную трубку, потеснее задернул полог.

– А что за схему вы генералу предъявляли? Карта местности?

– Вроде того. Не помню, как она у меня оказалась. Вы же знаете, эти воспоминания – как страницы, вырванные из книги.

– Вырванные страницы… – протянул Александр Васильевич, смакуя образ. – Это вы благолепное сравнение подобрали… А схема та куда девалась, когда генерал от нее отказался? С собой забрали?

– Да. Сунул в карман.

– А в крепости она у вас была?

– Когда приехал, возможно, и была. Но когда сидел на складе – нет. Я все свои вещи назубок помню. За восемь лет смешно не выучить.

Шеф присел на чурбачок возле камелька, взял прутик и вычертил на присыпанном золой дерновом полу кружочек.

– Это вы. У вас в наличии что-то, что у генерала вызвало отношение хладное, но кого-то другого могло интересовать. Этот другой, – рядом появился еще кружочек, – последовал за вами в Осовец, дабы изъять сей предмет. Я имею в виду схему. Попервоначалу он воспользовался содомом, вызванным хлорной атакой, и обыскал казарму, где вы жительствовали.

– Это тот, которого я спугнул?

– Да. Прискорбно, что не имели вы возможности лицезреть его физиогномию… А чуть погодя он напал на вас на складе, оглушил, схему забрал и – адью.

Александр Васильевич провел от второго кружочка стрелку к первому, а затем дорисовал супрематическую закорюку. Встал, затоптал свою композицию, растер каблуками, прутик бросил в огонь. Вадим молча следил за его манипуляциями.

Шеф, дедуктируя, побродил по веже, погрел руки над костром.

– А вы не ошиблись? Из окон кабинета Дворцовую видели или какую другую площадь?

– Дворцовую, – подтвердил Вадим. – И Зимний. Мне вообще Питер вспомнился весь… Я уверен, что до войны жил там, а не в Москве.

– Дворцовая, Зимний… Стало быть, вас в здании Генерального штаба императорской армии распекали. Так-так… Опишите-ка мне еще разок того генерал-лейтенанта.

И чего это Барченко прицепился именно ко второй части видений, а не к происшествию с аэропланом, которое Вадиму казалась гораздо занятнее?

– Сей-то карамболь куда как прост. – Шеф с легкостью уловил его мысль, как вспорхнувшего мотылька. – Откомандировали вас с двумя сослуживцами в Колу с неким грузом. Что там было в ящике, не знаю, но, судя по словам вашего командира, предназначалось тогдашним союзникам-англичанам, кои в войну частенько в Кольский залив наведывались. А аэроплан возьми и упади… По всему статься, вы один в той аварии и выжили. Добрались до Петрограда, а похвалиться-то и нечем. Одни потери… Вот за это вас его превосходительство граф Беляев и взгрел.

– Кто?

– Вы как только его описали – безвласый, глаза оловянные, орденами увешан, – мне сразу Беляев на ум пришел. И прозвище за ним с японской закрепилось – «мертвая голова». Ну, вспомнили?

– Нет, – сознался Вадим. – Во сне… или как его назвать… я эту подробность с «мертвой головой» знал хорошо. Но когда в явь возвратился, только сочетание слов крутилось, а все, что с ними связано, улетучилось куда-то…

– Н-да, – протянул Александр Васильевич, – парадоксы памяти. Ну да аллах с ними. Господин Беляев в указанное вами время, то бишь в четырнадцатом-пятнадцатом годах, исполнял обязанности начальника Генштаба. А вскорости и до военного министра дорос. Оцените, какой высокий чин снизошел до вас – тогда еще мальчонки! Спроста ли это?

– Где он теперь, этот Беляев?

– Хотите расспросить? Не получится. В восемнадцатом чекисты расстреляли. Знал ли кто еще о вашем поручении? Вряд ли. Раз его превосходительство не погнушался и лично вам разнос учинил, значит, поручение первостатейное и сверхсекретное. Понимаете? Еще чудеса, что не удушили вас там же, в кабинете. Пожалел генерал, не стал губить юнца…