Александр Руж - Зов Полярной звезды [litres]

– Как же выпутаться?

– А вот как. Папуас снабдит нас картой, мы на перекладных доедем до какого-нибудь поселения, где можно разжиться канатами, крючьями… на водолазные костюмы я, конечно, не рассчитываю, перебьемся без них… Поднимем со дна ящик, поделим все, что в нем, на три части, поровну, и уйдем за границу. В нынешней неразберихе это проще пареной репы. Если руки золотые, то не важно, откуда они растут. Как вам мой прожект?

Явтысый прекратил подражать новомодным кубистам и выдвинул листок со своим творением на середину стола.

– Вот! Теперь вы найти дорогу без меня. Все просто.

Крутов занес руку, чтобы взять листок, но Вадим опередил его – схватил карту, перевернул ее изрисованной стороной вниз и прижал к столу.

– Ты чего? – Крутов не ждал такого фортеля и снова перешел на великий и могучий. – Белены объелся?

– Предложение не принимается! – с юношеским максимализмом рубанул Вадим. – От того, попадет ли этот ящик к британцам, может быть, положение на фронтах зависит, а мы… Никакой дележки! Возвращаемся в Питер и докладываем по форме. А чтобы не искушаться… – Он выдернул воткнутую в стол финку и двумя взмахами разрезал карту на три куска. – Каждый из нас возьмет по отрезку. Составим их вместе – получим маршрут.

Подкрепляя принятое решение, он отдал один фрагмент Мише, второй – Крутову, а третий спрятал под куртку у себя на груди.

Крутов яро смял доставшийся ему кусок, запихал в задний карман штанов. Обратно рука вернулась уже с девятимиллиметровым люгером. Вадим был готов к отпору, вогнал финку в стол и наставил на Крутова свой «браунинг».

– Потешно! – Миша вклинился меж ними, развел в стороны. – Развлечься решили, дуэль устроить? Вы гляньте на нашего чичероне. Какую молву он потом разнесет о нас по своей чащобе?

Спавший с лица Явтысый стоял у двери с явным намерением улепетнуть, чтобы не попасть под раздачу.

– Я все сделать… Мне пора. Ибрагим скоро вернуться, он на охоту уйти или за дровами… Вы дожидаться, а я домой. До свидания!

И вылетел, как пробка из бутылки с шампанским.

Крутов понянчил в руке вороненый немецкий пистолет с кайзеровским гербом (трофейный?) и сунул его за пояс.

– Ладно, мы еще поговорим…

Выдернул из стола финку и скрылся за дверью.

– Куда это он? – не сразу сообразил Вадим.

А когда сообразил, то стремглав промчался мимо Миши туда же, на улицу.

Там разгулявшаяся коловерть хлестнула по глазам мелкими и твердыми, как маковое семя, льдинками. Из-под рукава, прижатого к надбровьям, Вадим поглядел кругом, увидел в белой сумеси темное, шевелящееся. Пошел туда и натолкнулся на Крутова. Тот стоял над телом Явтысыя, неестественно перекривленным, как бывает, когда человек умирает в корчах. Промеж ребер лопаря торчала финка, всаженная по самую рукоять.

– А, нарисовался, праведник, – пробурчал Крутов. – Тогда помогай. Оттащим в канаву, снегом засыплет, до весны никто не найдет. А найдут, спишут на Ибрагима. Абрек, нелюдь, что с него взять? Я потому и стрелять не стал. Тут все тишком-ладком надо…

– Что ты наделал?! – простонал Вадим, валясь перед убитым на колена, как перед ракой со святыми мощами.

Прижал палец к шейной вене – вдруг жив? Нет, кровяного толкания не было. Из-за ворота шубенки вывалилась костяшка со слюдяной пластинкой. Талисман? Висел, знать, у Явтысыя на нитке, которую рассекла при ударе финка. Вадим бессознательно сжал костяшку в кулаке, вскочил и с разворота засветил Крутову в челюсть, завалил в придорожный снеговой горб. Плотно обхватил пальцами самозарядный бельгийский пистолет, отчего сработал автоматический стопор – теперь оружие было готово к стрельбе. Достаточно нажать на спусковую скобу, и этот ублюдок с усиками-пиявками отправится к прародителям.

– Ну? – Крутов выплюнул вместе с кровавой юшкой выбитый передний зуб. – Зарекалась ворона говно не клевать… Давай, шмаляй! Что, не можешь? Соплежуй, ссыкло… Тебе утки в лазаретах выносить, а не на войну…

– Зачем ты его зарезал?..

– А затем, что никому про аэроплан знать не положено. Только штаб знает и мы трое. Куда бы этот ящик потом ни попал, лишние свидетели не нужны. Эх ты, бестолочь, азам не обучен… В прошлый год дураков не сеяли, а каков урожай! И за что тебя в нашей конторе держат?

– Меня не учили безвинных убивать! Я не гайдамак!

– «Безвинных»… Салонный штиль для шлюшек оставь, а здесь не до сантиментов. Либо ты, либо тебя. Нацелился – стреляй!

Вадим выстрелил. Не в Крутова – в сосульку, которая свисала с лиственницы. Сосулька разлетелась вдребезги, как хрустальное бра.

– Всего-то? Клоун!

Крутов покатился со смеху, лягаясь ногами, как жеребец. Это было уже сверх всякой меры. Вадим опустил дуло «браунинга» ниже и еще шесть раз кряду нажал на крючок. Кожаная куртка на груди Крутова лопалась, как будто из нее вырывались гейзеры, а сам он дергался уже не от смеха, выгнулся дугой, опал, растянулся, шкрябая унтами по снегу.

Опустошив обойму, Вадим бросил «браунинг» и помчался по Кольскому тракту – наудачу, ничего не видя и ни о чем не думая.

– Не хочу так! Не хочу-у!

И вот он уже не в четырнадцатом году, а в двадцать третьем и не на продуваемой дороге, а в прогретой веже Чальма. Декорации сменились, но это не помогло. Охваченный жутью и осознанием собственного бессилия, он, как был, без шинели, вырвался из вежи, оттолкнув нойда и выбив у него из рук бубен. Состояние было – хоть топись. Может, так бы и сделал, если б не подскочила Аннеке и не вцепилась мертвой хваткой.

– Куда! Зачем бежать?..

Он остановился, его лихорадило. Но порыв уже угас, ноги вросли в землю. Притиснул к себе Аннеке, заглянул ей под ресницы.

– Твой брат! Его убили мы…

– Ты?

– Нет! Но это был тот, с кем я прилетел сюда на крылатой машине…

Аннеке сжала губы в тоненькую линейку, в ее руке откуда ни возьмись появился острый нож.

– Где он? Я его заколоть!

– Поздно. Я его застрелил. Еще тогда, девять лет назад… Но твоего брата я не спас, не успел…

Аннеке опустила руку, доверчиво и благодарно взглянула на Вадима.

– Ты наказать злодея. Ты сделать все, что можно. Я тебе верить…

Вадим снял с себя костяную ладанку.

– Это вещь Явтысыя. Теперь я вспомнил, как она ко мне попала. Возьми. Она принадлежит тебе, твоему р-роду…

Аннеке положила амулет на ладонь левой руки, правой погладила ее, как живое существо. Вадим смотрел на девушку, а в груди ворочался большой шершавый шар, мешал дышать, перекрывал горло, больно тыкался в сердце.

Из леса, окружавшего стойбище, долетел рев, уже однажды слышанный Вадимом на озере. Аннеке содрогнулась, прижала ладанку к груди.

– Ты слышать?

– Да. Медведь. Аскольд называл его Талой.

– Не просто медведь. Оборотень, берендей…