Клайв Баркер - Книги крови. Запретное [сборник litres]

Кто-то произнес:

– Баллард.

Зверь проглотил глаза мертвеца, точно первосортные устрицы.

И опять эти звуки:

– Баллард.

Ему хотелось продолжить трапезу, но чьи-то рыдания заставили его насторожиться. Он был мертв для самого себя, но не для печали. Выронив из рук мясо, зверь оглянулся.

Человек за спиной плакал, но только одним глазом, а другой смотрел до странного равнодушно. Но боль в живом глазу была действительно глубокой. Зверь понял, что это отчаяние. Подобное страдание было слишком близко ему, чтобы сладость преображения смогла его полностью стереть. Плакавшего человека обхватил другой, приставив пистолет к виску своего пленника.

– Сделаешь еще одно движение, – произнес этот второй, – и я разнесу ему голову. Ты меня понимаешь?

Зверь вытер лапой пасть.

– Поговори с ним, Криппс! Он же твой детеныш. Сделай так, чтобы он понял.

Одноглазый попытался что-то сказать, но слова ему не повиновались. Между пальцами, прижатыми к ране на животе, сочилась кровь.

– Ни одному из вас нет нужды умирать, – сказал человек с пистолетом. Зверю не понравилась мелодия его голоса: она была пронзительной и лживой. – Лондон предпочтет вас живыми. Так почему бы тебе не поговорить с ним, Криппс? Скажи, что я не желаю ему зла.

Плакавший кивнул.

– Баллард… – пробормотал он.

Голос у него был мягче, чем у другого. Зверь прислушался.

– Скажи мне, Баллард… как ты себя чувствуешь?

Зверь не смог понять смысла вопроса.

– Пожалуйста, скажи мне. Просто ради любопытства.

– Черт бы тебя побрал… – Саклинг сильнее надавил на пистолет. – Здесь не дискуссионный клуб.

– Это хорошо? – Криппс не обращал внимания ни на него, ни на его пистолет.

– Заткнись!

– Ответь мне, Баллард. Как это ощущается?

Пока зверь смотрел в полные отчаяния глаза Криппса, смысл звуков, которые тот произносил, становился яснее, слова вставали на свои места, будто кусочки мозаики.

– Это хорошо? – спросил человек.

В горле Балларда заклокотал смех, а после отыскались нужные для ответа слова.

– Да, – сказал он плачущему человеку. – Да. Это очень хорошо.

Он еще не успел закончить, как рука Криппса метнулась и схватила Саклинга за ладонь. Никто и никогда не узнает, намеревался он покончить с собой или просто сбежать. Палец на спусковом крючке дернулся, и пуля, пробив голову Криппса, размазала его отчаяние по потолку. Саклинг отшвырнул труп и попытался вскинуть пистолет, но зверь был уже рядом.

Будь Баллард чуть больше человеком, он, возможно, захотел бы заставить Саклинга страдать, но у него не имелось столь извращенных замыслов. Единственным его желанием было поскорее уничтожить врага. Два резких смертоносных удара сделали свое дело. Как только все было кончено, Баллард подошел к тому месту, где лежал Криппс. Стеклянный глаз его, совсем не пострадав, неподвижно и равнодушно глядел на кровавую бойню. Баллард вынул его из изуродованной головы, положил в карман и вышел под дождь.

Наступили сумерки. Он не знал, в какой район Берлина его привезли, но освобожденные от власти разума инстинкты привели его по закоулкам и теням к пустырю на окраине города, посреди которого стояли одинокие развалины. Можно только гадать, что было прежде в этом здании ( скотобойня? Оперный театр?), но по какой-то причуде судьбы оно избежало сноса, хотя остальные постройки на несколько сотен ярдов во все стороны сровняли с землей. Пока он пробирался через заросшие сорняками развалины, ветер чуть сменил направление и принес запах его племени. Их было много, тех, кто нашел себе приют в руинах. Одни, прислонившись к стене, передавали друг другу сигарету; другие полностью обратились в волков и бродили в темноте, точно призраки с золотыми глазами; иные вполне могли бы сойти за людей, если бы не их следы.

Он опасался, что имена в этом клане под запретом, однако спросил двух любовников, которые совокуплялись под прикрытием стены, не знают ли они человека по имени Мироненко. У сучки была гладкая и безволосая спина, а с брюха свисала дюжина набухших сосков.

– Слушай, – сказала она.

Баллард прислушался и различил голос, вещавший в руинах. Голос то нарастал, то слабел. Он привел Балларда в зал без крыши, где в окружении внимательных слушателей стоял волк с открытой книгой в передних лапах. Один или два зрителя подняли на Балларда сияющие глаза. Чтец остановился.

– Тс-с-с! – сказал кто-то. – Товарищ нам читает.

Говорившим был Мироненко. Баллард, проскользнув в кольцо слушателей, оказался рядом с ним, а чтец продолжил:

– «И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю…»

Баллард и раньше слышал эти слова, но сегодня они звучали по-новому.

– «…и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над птицами небесными…»

Он обвел взглядом слушателей, пока слова шли по привычному пути.

– «…и над всяким животным, пресмыкающимся по земле» [10] Быт. 1:28. .

Где-то рядом заплакал зверь.

То, что произошло потом – когда иллюзионист, загипнотизировав сидевшего в клетке тигра, потянул за шнур с кисточкой на конце и обрушил на голову зверя дюжину шпаг, – стало предметом яростных споров поначалу в театральном баре, а по окончании выступления Сванна – на тротуаре 51-й улицы, у выхода из театра. Одни уверяли, что успели заметить, как разошелся в стороны пол клетки и в те доли секунды, когда взоры публики приковало стремительное падение шпаг, тигра быстренько увели, а его место за лакированными прутьями решетки заняла женщина в красном платье. Другие столь же упрямо твердили, что зверя в клетке вообще не было. Эффект его присутствия создавал элементарный проектор, выключенный в тот момент, когда скрытый механизм поднял в клетку женщину в красном. Разумеется, всё проделали тонко и настолько быстро, что уловить хитрость было по силам лишь скептикам с прекрасной реакцией. Ну, а как же шпаги? Природа трюка, в мгновение ока обратившего летящую сталь в порхающие лепестки роз, еще сильнее подхлестнула споры. Объяснения метались от прозаичных до затейливых, но вряд ли в высыпавшей в тот вечер из театра толпе нашелся человек, который не ломал голову и не имел своей теории на этот счет. Да и споры здесь, на улице, так и не утихли. Несомненно, они продолжились с прежней пылкостью уже в квартирах и ресторанах Нью-Йорка.

Иллюзии Сванна, казалось, дарили зрителям двойную радость. Первая наступала от самого трюка в тот захватывающий дух момент, когда неверие если не витало в воздухе, то по крайней мере уже вытянулось на цыпочках перед взлетом. А вторая – когда все заканчивалось и в бой вступала логика.