Лин Яровой - Зазеркалье

Я подошёл к шкафу и открыл дверцу. Вытащил из тёмного угла плечики, на которых висело белое платье.

«Вроде не мятое, — глянул мельком. — Молодец, таксист. Аккуратно довёз».

Осторожно положив платье на кровать, я провёл ладонью по бархатной ткани, убрал соринки, налипшие на подол, а затем крикнул:

— Лида!

— Что? — донеслось из гостиной.

— Иди скорее сюда. Я тут кое-чего нашёл.

— Погоди, кот… Я собираюсь.

— Лида, это срочно!

Послышались ругательства. Затем скрип ступенек на лестнице. В голове появилась легкая щекотка — опять это чувство дежавю.

— Что случилось? Пожар что ли?

— Смотри, что птичка принесла.

Я отшагнул в сторону, чтобы Лида смогла увидеть лежавший на постели наряд. Несколько секунд жена непонимающе смотрела на белую ткань, а затем изумленно раскрыла рот.

— Это то, о чём я думаю?

— Вчера ты сказала, что расстроилась, потому что не успела его надеть. Думаю, сегодняшний праздник — отличный повод это исправить.

Лида подпрыгнула на носочках. А затем набросилась на меня с объятиями. Я в шутку поморщился, отводя лицо от поцелуев.

— Ну хватит-хватит… Не обязательно меня есть.

— Я люблю тебя, кот! Господи, как же я тебя люблю!

Она обняла изо всех сил и укусила за шею. Затем разомкнула руки, подбежала к кровати и провела пальцами по светлому бархату — осторожно, едва касаясь, будто боялась, что платье может растаять в воздухе.

— Как ты его сюда привёз? — спросила Лида.

— Если скажу, что летал в город, пока ты спала, поверишь?

— Поверю.

— Значит, так всё и было.

Она прикусила губу, улыбнулась и покачала головой. Её чёрные волосы переливались на солнце, лившемся сквозь стёкла окон, и на секунду мне показалось, что сама Лида светится неуловимым звенящим сиянием. То ли аура это была, то ли иллюзия… но я вдруг ясно увидел, что свет и вправду собирается вокруг Лидиной головы. Мерцающим ореолом, словно на иконах святых.

— Родная… да ты ведь солнцем коронована.

Лида подняла взгляд. Её зрачки расширились и тут же сузились за долю секунды, словно у кошки. В золотых радужках заискрились отблески.

— Видишь? — спросила она.

— Вижу.

— Значит, таким же будешь.

Встав с постели, она убрала платье обратно в шкаф. Я недоуменно взглянул на жену.

— Не станешь надевать?

— Не сейчас, — ответила Лида, а затем дотронулась до моей щеки ладонью. — Ты забыл про туфли, кот. Такие платья не носят с кедами.

— Чёрт… Прости.

— Тише-тише, — она приложила палец к моим губам. — Не зови гостей под вечер. И не проси прощения. Ты совершил маленькое чудо. Ночью я станцую тебе в этом платье. Босиком у огня. Хочу, чтобы ты навсегда запомнил, что однажды женился на ведьме.

— Не говори так, будто прощаешься.

— Кот…

— Просто хотя бы не сегодня, хорошо?

Лида на мгновение опустила ресницы, затем кивнула и поцеловала меня.

— Хорошо, — прошептала она. — Сегодня я с тобой. Идём на праздник.

Я обнял её и кивнул в сторону кровати.

— А может… ну его, этот праздник?

Жена рассмеялась. Толкнула меня шутливо.

— Сам-то не устал?

— Ни капли.

Лида посмотрела снизу вверх. Захлопала ресницами.

— Ну не знаю… Если ты этого хочешь.

— А ты нет?

Жена закатила глаза и глубоко вздохнула.

— Господи… Столько лет прошло, а ты так и не научился играть.

— Полагаю, это значит «да»?

— Прямой, как кол осиновый…

— Не понимаю. Мне раздеваться или нет?

— Сухой, как чеснок на солнце…

— Хм… знаешь, а без халата тебе действительно лучше.

— …и родной. Родной до боли.

Лида прошептала на ухо:

— Иди ко мне. Мой серебряный.

Из дома мы вышли уже на закате, когда солнце окрасило небо багряными полосами, и вечернее зарево слилось с отблесками костров. Сквозь нежную прохладу по улицам летела музыка. Гармонь, змеиный стрекот трещотки и женский хор. Чем ближе мы подходили к сердцу Рощи, к площади, тем громче звучала песня. Протяжная, осенняя, заунывная — такие песни поёт лес перелётным птицам и остывающей земле. Такая музыка звучит в золоте погибающей листвы и в вечерних туманах, что стелятся над рекой. Песни сентября. Песни змеиной Пасхи.

— …малым-мало спалось, — промурлыкал я, подпевая, — да во сне привиделось.

Лида глянула мельком. Улыбнулась краешками губ. Я крепче сжал её руку.

Мы шли по гравийке неспешно. Слушали, как шуршат под ногами опавшие листья. Как жужжат в палисадниках осы над отцветающими астрами и под резными причелинами крыш. «Странно, — подумал я. — Закат же, а они всё летают».

Полной грудью мы с Лидой вдыхали запах земли — тихий, сырой, перемешанный с ароматами прелого сена и мокрого дерева. Косматые дворняги, пригревшиеся у лавочек, лениво провожали нас взглядами. На карнизах окон вылизывались коты, а на перекрестках купались в пыли воробьи, призывая дождь.

В голове плыли воспоминания. О далёком лете и о горьковатом запахе желтых бархатцев. О том, как мы с Лидой шли по этой дороге тринадцать лет назад. Держались за руки и верили, что всё впереди. Тогда мы чувствовали себя героями древней сказки, что отправляются в путь — за тридевять земель, за туманы синей тайги, за поля и леса, в русское зазеркалье.

— Ветер шепчет, — сказала Лида, остановившись и прикрыв глаза. — Зиму зовёт. Кажется, завтра выпадет снег.

Она вытащила из волос шпильки, державшие непослушные пряди. Тряхнула чуть головой. Глубоко вздохнула. Я поднял взгляд и посмотрел на розовато-дымчатые облака, которые низко стелились по небу и укутывали крыши изб, будто накрывая деревню пуховым одеялом. Сквозь сырой воздух летела песня — убаюкивала березы, с которых сыпалась желтая листва. До площади оставался один поворот, но мы с Лидой не спешили, нам хотелось постоять вдвоём. Запомнить момент как следует.

— Я была счастлива с тобой, кот.

— Милая… я ведь просил.

— Послушай, — она посмотрела в глаза и сделала шаг ближе. — Хочу сказать это сейчас, пока рядом никого нет. Помнишь этот перекресток?

Я кивнул. Мы стояли на том самом месте, где давным-давно впервые коснулись друг друга. Неловкое движение, ладонь Лиды, скользнувшая в руку… Словно всё вчера случилось.

— Здесь, на этом месте, я поняла, что люблю тебя. Когда ты взял меня за руку, я почувствовала, будто нашла то, что искала всю жизнь. Мне показалось, что мы знакомы тысячу лет, что мы вместе прошли через сотню жизней. И больше всего на свете я боялась, что всё это окажется сном. Что ещё немного — и во дворе запоют петухи, разбудят меня, и я вновь буду лежать в кровати, словно панночка в гробу, и не будет ни тебя, ни Рощи, ни звёзд на небе. Я боялась потерять тебя, кот. С первого прикосновения. С первого поцелуя. Всю жизнь я боялась тебя потерять. Не могла уснуть каждый раз, когда ты не возвращался с выездов вовремя. Каждый раз, когда твой телефон был недоступен.