Лин Яровой - Зазеркалье

Лида подняла мою ладонь. Провела пальцем по линии жизни.

— Ночью тебе звонили, и ты уезжал. А я закрывала дверь и представляла, как ваш уазик кружится на скользкой дороге, как авария переворачивает небо, как фура с пьяным водителем разрезает встречку автомобильными фарами. Я боялась, что жизнь твою оборвёт нелепость — перебранка в случайном притоне, куда ты вновь заявишься один, поленившись звонить ребятам. Ты уезжал, и я целовала тебя в прихожей на прощание, а сама смотрела в зеркало. Смотрела, не стоит ли за твоим плечом та, по чьим следам ты ходил всю жизнь.

Лида опустила ресницы. Чуть отвернулась.

— Каждый раз я отдавала тебе ей и боялась. Поэтому я знаю, что ты чувствуешь теперь, когда пришло моё время. Знаю, тебе тяжело, мой хороший. Но послушай… Послушай меня, пожалуйста.

Лида посмотрела на меня. Её зрачки вновь расширились, словно от дурмана.

— В конце мы обязательно встретимся. Слышишь? Обязательно, кот. Ты и сам поймёшь однажды, хоть сначала и будет больно. Очень больно, как в том ноябре, когда ушла Алиса. А потом обязательно поймёшь. Ты ведь уже начал понимать, мой хороший, пусть смутно, пусть неосознанно, но ты видишь, как устроен мир. И однажды этот мир откроется тебе полностью, и ты разгадаешь его. Увидишь, что наша сказка вовсе не заканчивается с последней точкой. Нет, кот. Смерть не разлучит нас. Она вернёт нас друг другу. Вернёт домой. Откроет дверь в тот мир, о котором мы постоянно вспоминаем ночами — в ту самую сказку, которая маячит на горизонте и, кажется, ещё чуть-чуть, ещё немного, и обязательно начнётся…

Лида провела пальцами по моей небритой щеке. Дотронулась до шрама на шее.

— Ведь мы уже были там, кот. До того, как встретились снова. До того, как родились. Ты спустился первым, чтобы встретить нас с Алисой, и вернешься последним после того, как закончишь здесь все дела. А мы будем ждать. Так же, как ждали раньше, когда ты уезжал в ночь, и я целовала тебя в прихожей, и шептала тихо, чтобы не разбудить Алису. И что бы ни происходило, ты всегда возвращался. Всегда находил дорогу обратно. Так будет и в этот раз. Просто поверь, мой хороший… Ты найдёшь дорогу домой.

Налетел ветер. Растрепал пряди жены, распахнул её шерстяное пальто, раздув полы, словно птичьи крылья. Лида стояла на фоне берез, будто на картинке из сборника детских сказок. Черноволосая ведьма, хозяйка леса, проводник на ту сторону…

— А теперь идём на праздник, — сказала она, потянув меня в сторону площади. — Хочу слушать песни и смотреть на огонь. Сегодня особенный вечер, волшебный. Сегодня ты ещё многое поймёшь и увидишь, и всё это вскружит тебе голову… Но ты справишься. Главное, помни: рано или поздно все станет ясно, как днём. Все станет на свои места и выстроится в единый красивый узор. Как кружева.

В голове шевельнулись отголоски воспоминаний.

— Где я слышал эти слова?

Лида улыбнулась.

— В сказке, которую читал Алисе перед сном … Идём, кот. Праздник ждёт.

Мы пошли, и я не произнёс ни слова, потому что впервые за долго время поверил Лиде по-настоящему. Без скепсиса, без размышлений, без попыток всё обратить в метафоры. Просто поверил всем её историям, которые она дарила мне на протяжении стольких лет, и в сердце вдруг затеплился покой. Словно осенней ночью я вернулся из странствий и теперь, улыбаясь, стоял во дворе и смотрел на свет в родных окнах, зная, что там — в доме, где пахнет свежей выпечкой и хвоёй, — меня уже ждут.

Мы шли неспешно. Шли вдоль берёз, ветви которых были украшены пёстрыми лентами и фонариками. Шли мимо домиков, в окнах которых по местной традиции зажигали свечи. Мы шли, и все эти разноцветные узоры, огоньки, золотые листья, падающие с берез — всё кружилось в сказочном калейдоскопе, от которого в груди щемило воспоминаниями о детстве.

— Дай, пожалуйста, сигарету, — попросила Лида.

Я протянул ей и помог прикурить. Замер на несколько секунд, глядя, как жена делает вдох и выпускает к небу колечко синего дыма. Что ни говори, а сигареты шли моей ведьме. Улыбнувшись, я опустил глаза и взгляд зацепился за надпись на пачке: «Мучительная смерть».

«Суки», — выругался мысленно, чувствуя, как случайная фраза рушит всё спокойствие. Закурив сам, убрал сигареты поглубже в карман. Затем глянул в сторону площади. Там, над крышами изб, светилось зарево. На его фоне к облакам тянулся столб дыма, в котором плясали искры, закручиваясь спиралью.

— Ярко пылает.

— И пахнет вкусно, — сказала Лида, потянув носом. — Кажется, жарят мясо. Чёрт, опять проголодалась.

— Ещё бы. Столько сил оставили…

Лида слегка ущипнула меня за запястье.

Мы, наконец, вышли на площадь и увидели, как ряженые в сарафаны бабы, допевшие свою тоскливую песню, спускаются с деревянной сцены в толпу. Из колонок, стоявших у дома культуры, вновь зазвучало что-то народное, веселое, с бубнами, гуслями и рожками… Музыка леса. Я подумал, что в этой музыке, наверное, и крылось одно из главных отличий Рощи от других деревень. На праздниках здесь никогда не включали попсу, которая ежедневно звучала по радио. Да, были дискотеки в местном «клубе», куда по юношеству бегали и мы с Максом — навешать лапши на уши деревенским девчонкам или самим получить по ушам от местной шпаны, — и на таких дискотеках орала в динамиках чёрт разбери какая дрянь, главное, чтобы погромче да попроще. Но в праздники местные жители, словно оберегая атмосферу русской сказки, либо пели сами, либо включали музыку, которая околдовывала и уносила в мир легенд. Стоило только закрыть глаза, и звуки трещоток, рожков подхватывали, приподнимали душу над тайгой и рисовали в голове образы древних мифов — образы златокрылых птиц, живущих в горах, духов болот, призраков, танцующих в пшеничных полях при полуденном свете.

«Колебинское наследие, — подумал я, закрыв глаза и растворившись в мелодии. — Это ведь старик сделал праздники такими. Это он сидел вечерами в библиотеке, черкал в блокноте карандашом и сочинял сказки, выдумывал традиции».

Провалившись в воспоминания, я вдруг поверил, что Колебин и правда был волшебником. Сколько себя помнил, местные главы постоянно ходили к нему за советом. Как лучше осветить улицы? Где перекинуть мост через реку? Как поступить с тем, что осталось от совхоза? Кому отдать поля и как договориться с городскими коммерсантами? Старик раздавал советы, и порой они казались неразумными и лишенными всякой логики, и от того было ещё удивительнее, что эти советы работали. Колебин чувствовал деревню нутром. Знал, чего хочет Роща. Пузатые чиновники из районной администрации заносили ему конверты за помощь, а Валера брал с неохотой и только хмыкал задумчиво с папиросой в зубах. Деньги его особо не интересовали, поэтому он спускал их тут же — на жену и многочисленных своих любовниц. Не знаю, отчего, но деревенские бабы вешались на Колебина пачками, хоть тот всегда и выглядел стариком. Может, играла роль его загадочность или хитрый взгляд, но любом случае, к женской ласке Валера относился так же пренебрежительно, как и к деньгам, и уж совсем холодно он относился к славе. Посылал на три буквы всех местных газетчиков, которые хотели написать о нём статью в местный еженедельник, и даже запрещал себя фотографировать.