Лин Яровой - Зазеркалье

Закатив глаза, я устало выдохнул.

— Три секунды, чтобы исправиться.

— Да честно! Больше ничего!

Я тряхнул рукой. Щёлкнул пальцами.

— Раз.

— Только серьги! Клянусь, бля! Больше ничего не брал! Матерью клянусь!

Сжал кулак. Чуть наклонился.

— Два.

— Ну и браслетик, да! Был там браслетик! Но он дешманский, из «белья»!

Я вздрогнул, чуть наклонился, и острие булавочки укололо вновь — на этот раз так сильно, что я едва не вскрикнул от боли.

Отступая к окну, я уже знал, что скажет Строганчик дальше. Знал наперёд все его слова, но не мог в них поверить.

— Барахло какое-то, — говорил уголовник, и голос его звучал где-то вдалеке. — В нем и весу не было. За пятихатку в городе сдал…

— Как выглядел браслет? Тонкий? С листьями?

Строганчик хлопнул ресницами. Удивленно вскинул брови.

— Хуя се… А ты откуда знаешь?

— Птицы нашептали, — произнёс я тихо. Затем отвернулся к окну и закрыл глаза.

Кровь в висках стучала, перебивая мысли. «Чёрт бы тебя побрал, Колебин… Откуда? Откуда у тебя Её украшения? Что вообще происходит в этой проклятой Роще?» Всё смешалось, словно в кошмарном сне, перевязалось узлами…

Тяжелая рука опустилась мне на плечо. Я вздрогнул и обернулся. Встретил обеспокоенный взгляд участкового.

— Андрюх? Всё нормально?

— Нет… Не нормально.

— Может, отскочим на минуту?

Я кивнул и вместе с участковым вышел из зала на кухню. Отодвинул ногой валявшиеся на полу осколки посуды.

— Нужно ехать к Филатову, — произнёс участковый, — Тот человек, которого они вытаскивали…

— Знаю, — перебил я. — Уже рассказали.

— Этих тогда отпускаем?

— Пока нет.

Достав из кармана серьги, я ещё раз рассмотрел их как следует. Может, просто похожие? Мало ли одинаковых вещей делали в советское время?

Но хватило одного взгляда, чтобы знакомый голос в голове вновь прошептал: «Ты знаешь, Андрюша. Это Её серьги. Ты помнишь их». Почерневшее серебро выглядело так, будто впитало в себя всю гниль, которая годами копилась в Колебинском доме. Помутнели даже рубины — потеряли блеск и стали тёмными — цвета перезревшей вишни. В детских воспоминаниях они казались гораздо ярче.

Муров кашлянул.

— Андрюх…

— А?

— Что происходит? Если это не Лидины серьги, на кой хрен ты до них докопался? Нам жену твою искать нужно.

Не обратив внимания на слова Юры, я на секунду прикрыл ресницы. Прогнал в голове картинки из памяти — тысячи прожитых в Роще дней. Мгновение растянулось в вечность, обрывки прошлого переплелись цветными нитями, словно узор ковра, и перед глазами вспыхнул единый образ, словно с иконы Богородицы. Тёмные волосы и цыганские глаза. Запах хвои, дыма, полыни. Ласковые руки…

«Ты веришь, Андрюша. Только веру свою глубоко прячешь, будто стыдишься…»

Я вспомнил её лицо. Вспомнил голос и взгляд — глубокий и неземной, будто прикрытый предрассветным туманом. Вспомнил, как вились её черные кудри, словно лесные змейки. Как она сидела на корточках у порога и обнимала меня, гладила по взъерошенным волосам.

«Я буду рядом, маленький мой. Не бойся, я всегда буду рядом».

«Ты вернешься?»

«Конечно, Андрюша. Конечно, вернусь» — шептала она на ухо, и я знал, что все её слова — это страшная-страшная ложь, потому что слышал, как вздыхает за спиной отец.

Мама улыбалась, но глаза её блестели. Она гладила меня по спине, а я чувствовал, как дрожит её ладонь — тёплая, ласковая. Мама говорила, что обязательно вернётся через пару дней, потому что очень сильно любит меня и папу, но я не верил ей и плакал, и сжимал кулачонками ткань её платья, и не хотел отпускать, потому что накануне вечером видел, как мама сняла с шеи серебряный крестик и как вытащила из ушей серёжки, подаренные отцом. Я знал, что на самом деле мама любит кого-то другого.

«Не мучай его, — прозвучал низкий голос за спиной. — Уходи». Она поднялась, а отец схватил меня за подмышки, оторвал от её платья и потащил ревущего в зал. Он прижимал меня к себе, и что-то долго говорил. Его ладони пахли деревом, а кофта была прокуренной. Я рвался из рук обратно к порогу. Слышал, как хлопает дверь, но отец держал крепко.

«Успокойся, Андрюша… Успокойся. Мы должны её отпустить. Потому что так правильно. Так нужно, если любишь. Когда-нибудь ты поймёшь. Повзрослеешь — обязательно поймёшь. Ты будешь сильным, Андрюша, очень сильным. Будешь лучше, чем я. А пока вот, возьми. Смотри, какая красивая. Как будто маленькая шпага, правда? Как у настоящего мушкетера. Тебе же нравятся мушкетеры?»

Отец взял с тумбочки серебряную булавку — длинную, с белой двухголовой птичкой вместо навершия. Приколол к моей футболке. Я тут же захотел сорвать её, схватился рукой за иглу и, уколовшись пальцем, разревелся ещё громче.

Отец укачивал меня, пока я не уснул, и шептал что-то на ухо. Засыпая на папиных руках, я знал, что отныне мы всегда будем только вдвоём. Что мама больше не вернётся и что теперь она будет жить с кем-то незнакомым, страшным и тёмным. С кем-то, кто украл её у нас с папой. С колдуном, который заставил её снять с шеи крестик…

Сжимая в руках серьги, я стоял посреди разгромленной чужой кухни и чувствовал, как горлу подступают слёзы. С трудом сдержав их, прошептал почти беззвучно:

— Это была ты. Всё время.

Муров вновь кашлянул. Открыв глаза, я посмотрел на него и спросил:

— Юра, ты помнишь Варвару?

— Валерину жену? Помню, конечно.

— А помнишь, откуда она взялась?

— В смысле? — нахмурился участковый.

— В смысле, когда она приехала в Рощу? Когда Колебин женился? Он ведь приехал сюда один… Помню, когда был мелкий, я бегал в лес курить мимо его избы. Валера вечно сидел на лавочке, папиросы тянул. Не было никакой жены. А потом появилась Варвара. Откуда?

Муров нахмурился.

— Не знаю. Это ж когда было? Лет тридцать назад? Тебе на хрен оно сдалось?

— Ты ведь её оформлял, когда она на крыльце разбилась?

— Ну оформлял, — кивнул участковый.

— Значит, и документы смотрел. Откуда она? Где родилась? Сколько лет? Родственникам сообщал?

— Бляха-муха, Лотов. Ты думаешь, я материалы наизусть помню? Ну выкатил, наверное, справку по лицу, когда отказной печатал. Копию паспорта приложил. Родственников её не искал, это не мой головняк. Ты, может, объяснишь, при чем тут Варя вообще?

— Сперва нужно посмотреть материал.

— Зачем?!

— Нужно. Если скажу сейчас, ты посчитаешь, что я окончательно съехал… Хотя… — я подошёл к столу и постучал по нему пальцами. — Ведьма на то и ведьма, что обманом живёт. От всех спряталась… У всех на виду.

— Чего?

Оставив участкового без ответа, я взял стоявший на столе ковш. Зачерпнул воды из ведра и утолил мучавшую с самого утра жажду. Затем бросил ковшик, повернулся к печке. Долго смотрел на неё… и вдруг засмеялся. Громко, безумно. До слёз в глазах.