Лин Яровой - Зазеркалье

Юра глядел на меня, как на умалишенного. А я всё хохотал и хохотал и чувствовал, как рвётся из груди боль, копившаяся почти тридцать лет. Всё стало понятно разом, и сошлось в голове осколочек к осколочку. Вспомнился рассказ Лиды о том, как бабушка учила её колдовству, кидая в печку полынь:

«Мир, как будто дрогнул, растворился и стал мягким, как в сновидениях. Мне казалось, я могу лепить из него фигурки, словно из пластилина, менять его, как хочу. Могу изменить погоду, чужие мысли, настроение, память… Даже саму себя. Захочу — сотру своё отражение, и никто никогда меня не найдет. Захочу — нарисую маску, и никто меня не узнает…»

Всё время… Всё это время она была рядом. Угощала нас с Максом пирогами, когда мы приходили к Колебину в гости. Сидела на крыльце с чёрным котом на руках. Смотрела на нас, улыбаясь.

Чувствуя, как мой смех превращается в истерику, я задержал дыхание, отвернулся. Затем выдохнул, досчитал до десяти. Повернулся к Юре и сказал охрипшим голосом:

— Отвези меня к Филатову. Сам поезжай в кабинет. Подними материал по Варваре. А этим уголовникам накажи, чтобы сегодня весь день были на месте и, в случае чего, подъехали по первому звонку. Особенно Сивый и Строганчик. С ними нужно поговорить отдельно.

— Андрюха. Зачем тебе материал?

Я приподнял ладонь. Указал глазами на серьги.

— Если они и правда Варварины… Значит, тогда, в девяносто третьем… Чёрт, только пойми меня правильно, хорошо? Я и сам не могу поверить.

— Да говори ты уже. Не тяни.

— Я её всю жизнь искал. А она всегда была здесь. Буквально за плечом.

— Твою за ногу… Да кто была-то?! Варвара?

Я кивнул. Затем сжал серьги в кулаке и, выдохнув, произнёс:

— Моя мать. Кажется, она вышла замуж за дьявола.

Собака за окном перестала лаять. Несколько секунд в кухне висела тишина. А затем звякнула, ударившись об осколок тарелки, упавшая на пол булавочка.

Стрелки на часах подбирались к полудню. Уазик мчался по Роще. Он ревел мотором и подпрыгивал на ухабах размытой дороги, а впереди опять бежал кролик. Только на этот раз зверёк не прятался и не пытался скрыться, а наоборот, останавливался, если «УАЗ» вдруг глох посреди деревни, ждал нас и снова несся вперёд.

— Давай-давай, быстрее за ним! — торопил я участкового.

— За кем?

— Ну вон он ушастый, бежит!

Участковый повернулся и посмотрел на меня расширенными глазами.

— Ты как, в порядке вообще?

Только теперь до меня дошло, что Юра его не видит. «Ну конечно. Это знамение. Ещё одно знамение». Приглядевшись, я заметил, что зверёк оставляет за собой след — красные пятнышки на земле. Кровь сочилась из его лап. Белый кролик указывал путь.

— Ты, Андрюха, совсем меня, на хрен, запутал! — сказал участковый громко, перекрикивая рев двигателя. — При чём тут Варвара? При чём тут твоя мать? Они что, были знакомы?

Машину тряхнуло на кочке, и я едва не свалился с сидения на коробку передач. Ухватился за железную ручку. Затем крикнул:

— Ты так ничего и не понял, да?! Нет никакой Варвары. И никогда не было! Она и есть моя мать! Мария.

Муров вновь посмотрел на меня, как на сумасшедшего. На секунду в его глазах промелькнула жалость, а затем Юра сказал:

— Андрюх, тебе поспать бы. Ты уже загоняешься. Я документы Варины видел.

— Поэтому я и хочу взглянуть на материал. Что там за документы такие? Не знаю, как тебе это объяснить и доказать. Просто поверь на слово. Я это чувствую. Знаю. Опять знаю — так же, как со стариком было ночью. Я ведь был уверен, что он придёт, и он пришёл.

— Тебе же Лида сказала…

— Нет, — покачал я головой. — Не она. Я соврал, чтобы ты со мной поехал, а на самом деле увидел сам — вчера на площади. Как бы в другой реальности… Будто во сне. Не знаю, как объяснить, чтобы это не прозвучало, как бред.

— Можешь не стараться, — махнул рукой участковый. — Я уже, блядь, ничему не удивляюсь. Ёбаный «Твин Пикс», в рот его благородить.

Юра произнёс это так спокойно, что я не выдержал и рассмеялся. Темнота, которая давила в последние часы, ослабила на время хватку, и стало проще дышать. Мысли вновь прояснились. Начали складываться в стройные цепочки.

— Дело в том, что я хорошо помню эти серьги, — крикнул я, перебивая шум мотора. — Это подарок отца. В годовщину свадьбы он купил их маме вместе с браслетом. И тем же вечером напился. Избил маму, узнав, что она ему с кем-то изменила. А ещё через неделю мама ушла из дома. И больше я её никогда не видел. Ни фотографий не осталось, ни писем… Сколько не спрашивал у отца, тот всегда молчал. Не рассказывал, куда она пропала. Но он знал. Знал сто процентов! Я по глазам видел, что он знает, просто мне не говорит…. Сколько я просил рассказать, сколько ругался, сколько требовал — всё без толку. Потом повзрослел, сам начал искать. По базам проводил каждый месяц — пусто. Была такая Мария Лотова, в девичестве Плотникова, родилась тогда-то и там-то. Замужем. Один ребенок — я. И всё. Концы в воду. Никаких новых записей. Думал даже в розыск её втёмную объявить. Провести по какому-нибудь делу тихо, как свидетельницу, но так и не решился.

— Ни хера не понимаю! Если она — Варвара, то почему ты её не узнавал-то? Почему другие не узнавали?!

— В этом и фокус! — щёлкнул я пальцами. — Она переписала себя, понимаешь? Не на уровне слов, а гораздо глубже — на уровне других осколков. Воздействовала на мир. Заставила Рощу забыть её. Спряталась у всех на глазах!

— Ерунда какая-то. Это ведь невозможно.

— А ходить по деревне после того, как пулей снес себе черепушку возможно?

Муров хмыкнул и покачал головой. Возразить ему было нечего.

— И тем более, сам подумай! — продолжал я. — Ты уже сталкивался с подобным. Сам ведь рассказывал, как приходил в дом к Колебину и разговаривал с тем стариком в черных одеждах. А потом ещё не мог вспомнить его лица.

— Было такое, — согласился участковый.

— А вот и хрен там, Юра. Не было никакого старика в черном. Был только Колебин! Всегда! Сам посуди: никто ни разу не видел их вместе. Либо Валера, либо незнакомец без имени. Никто даже описать его не может толком. Будто из памяти стёрлось, правда? Ты только и помнишь, что он папиросы Валерины курил. А чьи бы он ещё курил?

Муров нахмурил брови и молча кивнул.

Я продолжил:

— То же самое сделала и моя мать. Тогда, в девяносто третьем. Она была ведьмой, как Лида, возможно, даже сильнее. Отец всегда говорил, а я, дурак, не верил. Думал он так себя успокаивает. Пытается с совестью договориться. Я ведь и Лиде не верил в первые годы, пока сам не убедился, что она колдует. Но фишка в том, что всё это реально, понимаешь? Все эти ритуалы, знамения, змеи в лесу, призраки в зеркалах — это не просто галлюцинации. Это всё существует на самом деле, просто на другом уровне мира. На более глубоком — там, где нет привычных слов, а вместо них образы из легенд. Архетипы, из которых плетется реальность. Всё это словно сюжеты в сюжете, понимаешь? Мелодии внутри мелодии. Мы слышим отдельные ноты, отдельные партии, но не слышим всего одновременно. А они слышат. Все они: Колебин, Лида, моя мама, Лёпа… Они видят изнанку. Видят Зазеркалье. И могут его менять под себя. Могут переписывать мир.