Лин Яровой - Зазеркалье

За окном ударил колокол.

Из ближней комнаты, где копался Витя, донесся младенческий крик.

Окаменев от страха, я зажмурился в надежде, что паралич спадёт, если перестать смотреть в отражение. Но когда открыл глаза, то почувствовал, как ужас накатывает новой волной.

Старуха возвращалась в зал, с трудом передвигая ноги. Веки её были всё так же опущены, а в руках она несла белый сверток, перевязанный красной лентой. Из свертка доносился детский плач.

Перегнувшись через край гроба, покойница залезла в него обратно, и уселась, как прежде. Принялась укачивать младенца. Замычала тихую колыбельную без слов.

Колокол ударил снова.

Покойница открыла глаза. Наши взгляды встретились в отражении.

Придерживая одной рукой сверток с младенцем, старуха принялась грозить мне пальцем, судорожно тряся ладонью. Рот открывался, но не издавал ни звука.

«Верни» — прочитал я по губам.

Комнату накрыл запах реки.

Колокол ударил в третий раз, и младенец перестал плакать. Рассыпался прахом сверток.

Покойница закрыла глаза, и, накрыв себя простыней, вновь улеглась в гробу.

В ту же секунду я почувствовал, что тело вновь повинуется мне и пулей вылетел в коридор. Заскочил на кухню, чтобы забрать со стола зеркальце. Развернулся и уже в пороге столкнулся нос к носу с Витей.

— Ты чего?! — удивился он, отступая. — Чего подскочил?

— Мне пора, — хрипло произнес я, отодвигая Филата в сторону.

— Да погоди ты! Вот возьми.

Он протянул мне вскрытый, пожелтевший от старости конверт. Я схватил, не глядя, сунул во внутренний карман, и сказав «спасибо» выбежал на улицу. Ботинки обул уже за двором. Не зашнуровывая, понесся прочь от дома, всё ещё слыша в ушах отголоски детского плача.

«Это был выход, — успокаивал себя на ходу. — Просто ещё один выход. Спокойнее, Андрей… Нужно понять, что она пыталась тебе сказать. В этом знамении должен быть какой-то смысл».

Страх отступал медленно — стекал с мыслей вязкой болотной жижей. Окончательно я пришёл в себя, лишь когда увидел уазик. Не заметил даже, как примчался к сельсовету.

Залетел в кабинет участкового и хлопнул дверью.

— Тьфу, бляха-муха, напугал! — вздрогнул участковый, выронив из руки беляш.

Сидя за столом, Муров завтракал, пил чай и изучал раскрытую подшивку, перелистывая страницы жирными пальцами.

— Будешь? — предложил Юра, указав на пакет с выпечкой.

— Нет, спасибо. Уже перекусил.

— Ну как знаешь. А что с лицом? Бледный весь, будто смерть увидел.

— Долгая история, — отмахнулся я. — Ты отказной достал?

— Вот он, — кивнул участковый, ткнув пальцем в исписанный протокол. — Хочешь фокус?

Муров перелистнул страницу и показал мне чистый лист, подшитый в материал.

— Видал? Вот так вот. Одного понять не могу, — сказал участковый. — Ладно я. Ладно прокурорские, они могли и не глядя подмахнуть. Но в загсе-то как оформляли? И медики те же? Они ж должны были её паспорт проверить.

— Так и где он?

— Кто?

— Паспорт.

— Нету! — воскликнул Юра. — Ни паспорта, ни справки по лицу! Вместо них — вот, гляди!

Он принялся переворачивать страницы. Там, куда обычно подшивались в материал документы погибшего, были белые листы.

— И ты понимаешь, и ниточка моя! И узелок мой! — сказал Юра. — Я уж сперва подумал, что кто-то перешил, а нет. Таким узелком только я завязываю.

Муров приподнял отказной и показал бурую нить, которая туго скрепляла листы, пробитые дыроколом в четырех местах.

— А самое главное, — сказал участковый, разворачивая ко мне монитор компьютера. — Сейчас попытался новую справку по ней выкатить с базы, а хер там плавал и яйцами подгребал. Нету Варвары Колебиной у нас в крае! А Валера по документам и женат-то никогда не был. Правда, документов у него тоже нет… Только запись о рождении.

Я взял подшивку и пролистал её бегло.

— Значит, и правда она.

— Что Филатов-то сказал? — спросил участковый.

— Сказал: виноват старик.

— Чего-о-о?

— Старик. Колебин. Это он увёл Лиду ночью. Точнее не он, а его тень — та самая, которую ты видел год назад. Мы с тобой, Юра, вернулись к исходной. Нужно искать старого чёрта. Из-под земли вытаскивать, потому что Лида у него.

— А что его искать? — хмыкнул Муров. — Валера наш у экспертов лежит-гниёт. Отдыхает себе спокойно в мешке. Никого не трогает, есть не просит. Кстати, мне твои бывшие коллеги по нему уже звонили. Просили материал им отдать, раз труп нашёлся.

— Придержи пока. Хотя бы на денёк. Материал ещё пригодится.

— Придержу, — кивнул участковый. — Да они и сами в воскресенье не поедут. Это только мы без продыху по захолустью за нечистью бегаем. Малдер и Скиннер, бляха-муха.

— Истина где-то рядом. Немного осталось.

— Чай будешь?

— Не откажусь.

Муров налил воды в чистый стакан, бросил туда пакетик и протянул мне. Я осторожно взял за ручку металлический подстаканник, подул на кипяток и отхлебнул. Горячий чай обжег кончик языка, но из-за общей слабости мне показалось, что боль вспыхнула где-то далеко — будто за пределами тела и сознания, как это часто бывает во сне со звуком будильника, который звенит и рядом, и в другой реальности одновременно.

Взяв со стола материал, я подошёл к окну и случайно зацепил ногой наручники, болтавшиеся на трубе батареи. Отодвинул их чуть в сторону, чтобы не мешали. Затем начал изучать документы — медленно, страница за страницей, проговаривая мысленно каждую строчку:

«Рапорт об обнаружении трупа Колебиной В.Н. Без признаков насильственной смерти. Упала с крыльца. Сообщение поступило от супруга — Колебина В.В.»

Лизнул палец и перелистнул страницу.

«Протокол осмотра места происшествия. Сентябрь семнадцатого. Почти ровно два года назад. В ночь на воскресенье. Труп Варвары обнаружен на тротуаре. Кровоподтек на затылке, признаки закрытой черепно-мозговой травмы. Скользкие ступеньки после дождя. На дереве пятна бурого цвета. Признаков борьбы не обнаружено. Ни на улице, ни в доме… В комнатах стойкий запах дыма. Так… что у нас дальше? Фототаблица…»

Я отвел глаза в сторону и опустил на секунду веки. Выдохнул. Вновь посмотрел в материал.

«Фототаблица. Варвара полулежит-полусидит у крыльца, голова запрокинута назад. Черные волосы по ступеням. Руки вдоль тела. Чёрт…»

Я вновь отвернулся. Успокоил пульс и сказал себе: «Соберись, Андрей. Она уже мертва. Ты опоздал. Просто постарайся не опоздать ещё раз».

Фототаблица. Несколько снимков трупа — с разных ракурсов. Лицо крупным планом — совершенно не похожее на то, что сохранилось в моей памяти. Впрочем, так всегда и бывает: мёртвые не похожи на людей, которых мы знали. Они вообще не похожи на людей. Словно опустевшие оболочки. Восковые куклы.

Я посмотрел на участкового и спросил: