Лин Яровой - Прогулки по лунным дорогам [СИ]

Отец лишь отмахивается.

— Она у нас самостоятельная. Может сама за себя решать. Жильё тоже сама найдёт.

— Катитесь к чёрту, — беззвучно шепчет Аня.

Бросив кожуру апельсина на пол, она встаёт с дивана и идёт в комнату. Собирает вещи, берёт рюкзак и уже почти выходит за дверь, как вдруг вспоминает, что забыла гитару. Девушка возвращается, забирает инструмент и покидает дом.

На улице ветер. Вот-вот должен начаться дождь. Аня набирает номер Ольги.

— …конечно, приезжай, — отвечает подруга. — Только слушай, я сейчас не дома. Запиши адрес.

Авалова диктует. Девушка ручкой пишет на запястье.

— Готово, — отвечает Аня. — А что за место? Твоя фирма переезжает в новый офис?

— Лучше, принцесса. Гораздо лучше.

Голос подруги звучит загадочно. На заднем фоне слышатся удары молотка, скрежет и ещё какой-то шум. Видимо, в помещении, где находится Ольга, вовсю идёт ремонт.

— В общем, дело такое, — говорит Авалова. — Я тут организовала один фонд и решила заняться кое-чем интересным. Приезжай, принцесса, расскажу всё в подробностях.

— Уже лечу.

Аня вешает трубку. Она мгновенно забывает о ссоре с родителями. Девушка мчится через весь Академгородок и чувствует, как в груди зарождается странное предвкушение чего-то нового, неизведанного и по-настоящему важного.

Гремит гроза, и вечерняя дымка пахнет цветами.

Ане двадцать один. Она стоит в коридоре больницы. На девушке белый халат, в руках пакет, доверху заполненный апельсинами. Спёртый воздух пахнет лекарствами.

Из палаты выходит Ольга.

— Живы, — говорит она и, обессилев, падает на кожаный диван.

Аня садится рядом. Девушки молчат какое-то время.

— Оль…

— Нет. Сначала я скажу.

— Хорошо.

— Не обижайся на меня, принцесса. Но это слишком далеко зашло. Я не могу допустить, чтобы что-то подобное случилось и с тобой.

— Оль…

— Дослушай, — перебивает подруга. — Я понимаю, это не совсем честно, но дальше буду действовать одна. Ты и ребята — больше не сотрудники фонда.

Тишина. Мимо проходят несколько докторов, и девушки смотрят им вслед.

— Врачи… — задумчиво говорит Ольга. — Хорошая профессия.

— Оль, я Сашу бросила.

Подруга поворачивается и удивлённо смотрит на Аню. Женщина открывает рот, чтобы что-то сказать, но у неё звонит телефон.

Ольга смотрит на экран и морщится. Затем сбрасывает.

— Следователь, — объясняет она.

— Насчёт квартиры?

— Нет, другой… По катане…

У Ольги вдруг сдают нервы. Она со всей силы швыряет телефон — тот бьётся о стену и разлетается на куски.

— Задолбали, суки!

Она крепко обнимает Аню и, уткнувшись ей в плечо, тихо плачет от бессилия и отчаяния. Через минуту Оля берёт себя в руки.

— Прости, — говорит подруга. — Прости, принцесса.

— Всё хорошо.

— Что у вас с Сашей?

— Уже ничего. Я его бросила.

— Из-за Полянского?

— Да… — Аня немного думает. — То есть, нет… — снова молчит. — А, чёрт! В общем, не только из-за него.

— Ань, лучше подумай…

— Уже подумала. Я не стану жить с Сашей. Он мне противен. Можно, я немного поживу с тобой в офисе? Ольга кивает и вдруг начинает смеяться.

— Дуры, — говорит она сквозь смех. — Две бездомные дуры. Нет, ну ты посмотри на них! Ни дома, ни семьи! Почему мы не можем жить, как все нормальные бабы?

— Потому что нормальные бабы — глупые курицы.

— А мы?

— Мы смелые курицы.

— И красивые.

— Да, безусловно, красивые.

— Хоть и общипанные немного.

— Да. А ещё тебе курятник сожгли.

— А у тебя мужик — самодовольный петух.

— Тяжело быть смелой курицей.

— Тяжело, и не говори.

Девушки обнимаются и смеются громко, на всю больницу, не обращая внимания на осуждающие взгляды врачей.

— Что нам делать, Оль?

— Не знаю, принцесса. Не знаю.

— Я не хочу, чтобы ты оставалась одна. Я помогу…

— Нет. Это не обсуждается. Какое-то время поживёшь в офисе, а потом тебе нужно будет уехать.

— Уехать? Куда?

— У меня есть знакомые в Питере. Я созвонюсь, они тебя примут. Отдохнешь немного, погуляешь по северной столице. Поверь, принцесса, это чудесный город, тебе непременно понравится. А когда я разберусь, мы снова встретимся.

— Обещаешь?

— Обещаю, принцесса. Мы ещё соберемся в нашем офисе. Возьмём вина, раскурим кальян, как когда-то раньше…

— Хочу, чтобы Юра был с нами.

Ольга молчит некоторое время. Затем прижимает Аню к себе покрепче, и тихо шепчет на ухо:

— Они ответят за него… Вот увидишь, принцесса. Они ответят.

Ане двадцать один. Она сидит на заднем кресле «Тойоты».

«Тойота» летит в Москву.

В небе свирепствует гроза, а горизонт застилает белая дымка. Непонятно — то ли это туман, то ли просто слёзы в глазах. Аня не может сообразить, почему видимость с каждой секундой всё хуже. Дышать всё тяжелее. Словно чья-то невидимая рука держит за горло и не позволяет наполнить лёгкие кислородом.

В руках у девушки телефон. Ане хочется открыть список контактов, выбрать номер Оли. Услышать, как длинные гудки прерывает голос подруги — ровный, уверенный, безмятежный. Ольга внимательно выслушает, быстро успокоит. Ей всегда достаточно пары слов, чтобы успокоить. Наверное, у неё талант — вселять надежду в людей.

Аня проводит пальцем по экрану, чтобы разблокировать телефон. Она уже предвкушает, как ей станет легче, когда она услышит голос Аваловой.

Телефон выходит из спящего режима. На экране застывший кадр. Голая кирпичная стена. Ольга в строгом костюме.

Аня вспоминает. Её больше нет.

Чья-то невидимая рука до боли в горле сдавливает девушке шею. В небе неистовствует гроза, и воздух пахнет дымом.

На заднем сидении тихо скулила Джесси. Прижавшись к Аниной ноге, она дрожала всем телом и, поджав уши, неотрывно глядела в окно. Гроза всё никак не стихала, и небосвод был исчерчен молниями, словно трещинами. Казалось, багряный купол вот-вот развалится на куски и просыплется на землю огненными осколками.

Видимость ухудшалась с каждым километром. Воздух стал мутным, тяжёлым, вязким. Сначала исчезла линия горизонта. Она растворилась в грязно-серой завесе, и осталась лишь дымка, стирающая границу между дорогой и небом. Затем пропали очертания холмов… Перелески, посёлки, постройки — всё, что находилось дальше, чем на сто метров от дороги, растворялось, поглощённое дымом и пеплом.

— Накаркала стерва, — чуть слышно сказал Андрей.

Он опустил палец на кнопку и закрыл все окна в машине.

— Ты про кого?

— Баба в мотеле. Все мозги утром вынесла. «Сухие грозы! Что-нибудь загорится!» — Андрей ударил по рулю и выматерился. — Держи, мать! Загорелось!

Воронцов злился. И я догадывался почему.

Проблема заключалась в том, что поездка, которой грезил Андрей, была лёгкой и полной приключений. Она не имела ничего общего с тем мрачным настроем, что преследовал нас с самого утра. Воронцов злился, потому что не знал Ольгу. Известие о её смерти значило для него не больше, чем новость о какой-нибудь революции в стране третьего мира. Важное событие? Наверное, важное, раз о нём говорят в новостях. Но не для Андрея, а для общества — безымянного, далёкого общества, которое никак не соприкасалось с его личной жизнью. Воронцов не мог понять, почему, по какому такому праву, чуждое, неуправляемое событие вдруг врывается в его планы и ломает все грёзы о путешествии, разбивает надежду на возможную близость с Аней. Воронцов злился, потому что не понимал, зачем он едет в Москву, зачем Лукониной понадобилось участвовать в этом идиотском митинге, зачем я поддерживаю Аню в её безумной затее.