Лин Яровой - Прогулки по лунным дорогам [СИ]

— Постой! — окликнул я девушку.

Приходилось кричать. Ни черта не было слышно из-за шума автомобилей, дождя и грозы.

— Да не беги ты!

Поравнявшись с девушкой, я схватил её за плечо.

— Отстань! — Аня дернулась, стряхнув мою руку.

— Что значит, отстань?

— Это значит, не трогай меня!

— Объясни, что случилось.

— Ничего!

Луконина ускорила шаг. Теперь она почти бежала по тротуару. Расталкивала локтями проходящих мимо людей и не обращала внимания на гневные крики, сыпавшиеся ей в спину. Её летняя майка и шорты промокли насквозь. Волосы слиплись, превратившись в бесформенные сосульки. Вода ручьями бежала по её лицу, шее, открытым плечам, блестела на голых ногах, скатываясь прямиком в расшнурованные кеды, которые хлюпали и шлёпали, утопая в грязных потоках. Аня неслась по вечернему городу. Она энергично размахивала правой рукой, не всегда попадая в такт своим частым, чересчур широким шагам, а в левой держала соломенную шляпу, прижимая её к груди и прикрывая от ветра, словно ребёнка.

Я с трудом поспевал за Лукониной. Бежал, матерился, отплёвывался от воды, убирал со лба волосы, терял Аню в толпе, вновь матерился, искал её взглядом, не находил, бежал наугад, видел её и снова терял. Я бежал и чувствовал, как тяжелеет одежда, как разваливаются швы на кроссовках, ругал себя за то, что забыл в рюкзаке куртку и дождевик, понимал, что ненавижу этот многолюдный город, этот день, эту дурацкую поездку. Ненавижу Аню, которая обиделась на меня неизвестно за что. Ненавижу Воронцова, который вместе со своей тупой собакой отправился в тёплую сухую квартиру. Ненавижу Ольгу, которая затеяла эту идиотскую, никому не нужную борьбу и позволила себя убить. Ненавижу себя за подобные мысли, ненавижу прохожих, ненавижу людей, которые стоят где-то там на площади, ненавижу весь мир и больше всего в этом мире я ненавижу Мириам, из-за которой всё и пошло наперекосяк.

Силуэт Ани мелькнул в толпе. Девушка повернула с проспекта и устремилась направо, как и говорил Воронцов. Я побежал вслед за ней.

Вскоре у тротуаров я заметил полицейские автомобили. Их было много. Очень много. Людей тоже становилось всё больше, и где-то вдалеке раздавался рёв, напоминающий бушующий океан. Среди прохожих начали попадаться люди с плакатами и транспарантами. Кто-то нёс таблички с лозунгами вроде «Сорвём с оборотня погоны» или «Убийцам не место во власти». Другие держали фотографии. Это были фотографии Ольги, перечёркнутые чёрной лентой в правом нижнем углу. Все эти таблички и речевки казались мне до отвращения пошлыми.

Повсюду кричали. Уличный шум смешался с грохотом бури, и всё вокруг стало громким, слишком громким, до боли громким. Каждый выкрик, каждый грозовой раскат — словно удар по уху. Казалось, барабанные перепонки не выдержат, лопнут, и из ушей тонкими струйками засочится кровь.

Аня петляла в толпе и постоянно пропадала из вида. Лишь когда мы оказались у площади, где невозможно было протолкнуться, я нагнал Луконину, схватил её за плечо и развернул к себе.

— Хватит! — закричал я. — Хватит бегать! Не дергайся!

— Отпусти!

— Я сказал, не дергайся!

— Я буду кричать!

— Кричи! Кто тебя здесь услышит?!

Луконина набрала полную грудь воздуха. Хотела было заорать, но тут её кто-то толкнул. Издав нечленораздельный звук, Аня споткнулась, взглянула на меня с обиженным видом, а потом вдруг взяла и расплакалась, словно маленькая девочка.

Я прижал её к себе. Наклонившись, спросил:

— Почему ты злишься? Зачем убежала?

Ане понадобилась минута, чтобы прийти в себя. Она посмотрела на меня опухшими, раскрасневшимися глазами и сказала:

— Вы бросили меня!

— Что?! Никто тебя не бросал!

— Бросили! И ты, и Андрей! Вам наплевать на меня! Наплевать на Ольгу! Наплевать на то, что здесь происходит!

— Если бы это было так, я бы не бежал за тобой через весь город.

— А толку?! Что толку?! Прибежал? Молодец! Очистил совесть? Думаешь — этого достаточно?!

— Чего ты хочешь?! — начал закивать я. — Чтобы я стоял здесь?! Требовал отставки вашего министра?

— Да!

— Зачем? Мне хватило в Омске. Или ты просто хочешь, чтобы я был рядом, пока ты и другие хомячки будут играть в революцию? Зачем тебе это, Аня?!

Луконина вдруг вырвалась, освободила правую руку и с размаху отвесила мне пощечину.

— Пошёл вон! — закричала она. — Убирайся к дьяволу, неблагодарная сука! Ничтожество!

Я не понял, как это произошло. Была лишь вспышка холодной ярости, и взметнувшаяся рука, и короткий вскрик, и испуганный взгляд зелёных глаз, зажмурившихся в последний момент, и вот Аня уже отшатнулась, выронила шляпу, и, держась руками за рассечённую губу, сплевывала кровь на брусчатку.

Застыв на месте, я слушал, как исчезают звуки; люди, машины, ливень, гроза — всё растворилось в воздухе, и вскоре не осталось ничего, кроме бешеного пульса в висках. Я чувствовал, как покалывают костяшки пальцев, как дрожат колени, как дыхание сбивается от волны накатывающего гнева, и в эту самую секунду я понял, насколько ужасным, отвратительным и непростительным был мой поступок. Но вместо стыда я испытал странное и сладкое чувство превосходства — силу и власть, и самое страшное было то, что мне нестерпимо хотелось ударить ещё раз…

К счастью, мне помешали. Рядом стоял мужчина, одетый в фиолетовый дождевик, который был ему чертовски мал и рвался в районе плеч. Мужчина всё увидел. Он грязно выматерился, пошёл на меня, замахнулся… но так и не смог ударить из-за всеобщей толкотни, а просто повалился сверху всем телом. В следующее мгновение я уже не видел ни Ани, ни мужчины, ни даже собственных рук. Лишь каким-то чудом сумел подняться и понял, что толпа стала слишком тесной. Люди начали жаться, а потом побежали, сшибая друг друга с ног. Мне не оставалось ничего, кроме как побежать вместе с ними. Отдавшись потоку, я потерялся, думая лишь о том, как бы ни оказаться затоптанным в этом хаосе. Прежде чем до меня дошло, что именно происходит, я успел получить с десяток тычков прямо под ребра. Наконец, из всеобщего шума я выхватил отдельные крики:

— Мусора!

— Стойте! Не бойтесь!

— Позор! Позор! Позор!

Наконец, я всё понял. Игры закончились. ОМОН начал штурм. C разбега наткнулся на чью-то спину. Бегущие впереди остановились и начали пятиться назад. На долю секунды в скоплении людей образовался просвет, и я увидел надвигающуюся стену серых щитов.

— Отрезали! — закричал кто-то.

Они напоминали непобедимую римскую армию. Мокрая броня, чёрные шлемы. Взгляды… Марш. Тяжёлые берцы отбивали ритм, заставляя дрожать брусчатку. Поступь войск была размеренной и неумолимой. Тиски сжимались, и мы оказались между молотом и наковальней.

— Жмут! — раздался отчаянный крик.