Лин Яровой - Прогулки по лунным дорогам [СИ]

Андрей злился. И я не мог его обвинить, поскольку и сам чувствовал нарастающее раздражение.

Я вспоминал встречу с Ольгой. Думал, что должен испытывать боль утраты. Но в груди не было ничего хотя бы отдалённо напоминающего это чувство. Глядя на убитую горем Аню, не мог понять, почему же мне всё равно? Почему я не ощущаю потери? В глубине души я чувствовал беспокойство. А вдруг это отсутствие эмоций вовсе не случайно? Вспомнив вчерашние слова Андрея, подумал: а что если путешествие и вправду меня изменило? Что если мои гнусные мысли о ритуале уничтожили что-то чрезвычайно важное — ту искру, которая делает человека человеком. Может быть, теперь я не могу сопереживать и сочувствовать? Ведь кто, в конце концов, сказал, что перемены всегда происходят в лучшую сторону? Что если дорога к Рецепту окончательно сломала меня?

Я размышлял и боялся собственных мыслей, а от этого злился ещё больше, чувствуя себя никчемным, бесполезным, пустым. Поглощённый раздумьями, я не заметил, как дым лесных пожаров окончательно окутал дорогу серой непроглядною мглой. Стало темно. Не так, как это бывает ночью, а по-другому, искусственно темно — словно наступило затмение, и какая-то преграда отрезала землю от света.

— Торфяники горят, — сказал Андрей. — Видишь зарево?

— Ни хрена не вижу.

— Вон, смотри справа. Красная полоса, видишь?

— Нет.

— Да вон же, гляди!

— Вижу. Чёрное — это дым?

— Да.

— Дело — дрянь.

— Просто сказать, дерьмо. Не помню, когда в последний раз всё так пылало.

— Такое уже случалось?

— Что именно?

— Пожары.

— Пожары случаются каждый год. Разница в масштабах и в том, что горит. Сейчас горят торфяники, поэтому дыма много.

— Далеко до Москвы?

— Прилично.

— Чёрт… Дышать нечем.

— Меня больше беспокоит видимость. И идиоты, которые не включают фары. Как этот, например.

Едва начав обгон, Андрей резко повернул вправо и вернулся на полосу. По встречке пронёсся минивэн. Он вылетел из тумана, словно призрак. Очертания автомобиля стали видны лишь в последний момент, когда до столкновения оставалась пара секунд.

Я громко выругался.

— Согласен, — кивнул Воронцов. — Не самый хороший человек.

— Разобьётся ведь! А главное — с собой кого-нибудь прихватит!

— Хорошо, что не нас.

— Обгоняй по минимуму, окей? Мало ли таких идиотов.

— Окей, постараюсь… Чёрт возьми, ну и пекло.

Какое-то время мы ехали молча. Мгла всё сгущалась, и вскоре мы не могли различить даже машины с включёнными фарами, пока они не приближались вплотную. Всюду был дым. Плотный, вязкий как желе. Он просачивался сквозь щели автомобиля и обжигал лёгкие, оставляя на языке едкий кисловатый привкус.

Серая пелена застелила небо. В её грязной дымке вспыхивали разрывы молний, и многие водители не выдерживали — останавливались на обочине, не рискуя продолжать путь в этом аду. Сухой шквалистый ветер заметал автомобили дорожной пылью, и аварийные сигналы тускнели буквально на глазах, покрываясь чёрным слоем грязи.

Проезжая мимо одной из машин, мы увидели семью. За рулем сидел молодой человек, а на заднем сидении — девушка с грудным ребёнком. Одной рукой она прижимала к себе младенца, а другой прикрывала ему рот смоченной тряпкой.

Когда мы проехали мимо, Воронцов взглянул в зеркало заднего вида и, нахмурившись, произнёс:

— Кретин. Зачем он остановился?

Андрею никто не ответил.

— Это самоубийство, — сказал Воронцов. — Здесь нельзя останавливаться… Если не будет дождя, они просто-напросто задохнутся.

— Может, стоит вернуться? — предложил я.

Андрей отрицательно покачал головой.

— Нет смысла, — сказал друг. — Они не станут нас слушать. Только зря потеряем время.

Я кивнул. На секунду мне стало стыдно от того, что я обрадовался отказу Воронцова, но укол совести быстро сошёл на нет. Трудно изображать благородство, когда все твои мысли посвящены лишь тому, как бы побыстрее вырваться из этой смрадной завесы.

Дым. Пепел. Мрак. Небо из серого превратилось в кроваво-багряное, и не было ясно — то ли это закат, то ли зарево от надвигающихся пожаров. Всё чаще сверкали розоватые молнии, и незатихающий гром катился по небосводу, заглушая шум автобана. Это был конец света, и казалось, что чёрная «Камри» несётся не в Москву, а в библейский Армагеддон.

Я судорожно хватал ртом воздух, пытаясь заполнить лёгкие кислородом, но вместо этого лишь глотал смесь пепла и угарного газа. Удушье уже не было незначительным дискомфортом. Оно превратилось в реальную, угрожающую жизни проблему. Окружающий мир периодически темнел, а перед глазами летали яркие мушки. На заднем сидении зашлась в астматическом кашле Аня. Она была бледна как покойница. Воронцов, судя по всему, тоже пребывал в пограничном состоянии. Он то и дело тряс головой и часто жмурил глаза, словно пытался сбросить с себя наваждение.

— Андрюх, ты как? — спросил я обеспокоенно.

Воронцов на секунду поднял вверх большой палец, но тут же схватился за руль. Машина опасно вильнула и едва не слетела с дороги.

— У тебя аптечка есть? — спросил я.

— Где-то сзади лежит.

Я посмотрел в водительское зеркало.

— Аня… Аня, слышишь меня?

Девушка хотела ответить, но не смогла. Приступ кашля заставил её согнуться пополам.

— Ань, найди, пожалуйста, аптечку.

— Мину… — грудь девушки свело судорогой, и Аня не смогла закончить фразу. — Мину… Твою мать… Минуту!

— Это срочно, Ань!

— Сейчас… Держи!

Я забрал из рук девушки серый чемоданчик и разложил у себя на коленях.

— Что ты хочешь? — спросил Андрей.

— Сейчас, — ответил я. — Где-то должен быть… Ага, нашёл. Секунду…

— Господи! Как воняет! Что это за хрень?

— Нашатырный спирт, — ответил я после некоторого замешательства.

— Закрой её быстрее.

— Сейчас… смочу салфетку. Всё. Готово. Как только почувствуешь, что тебя начинает рубить — говори.

— Окей, понял.

— Как далеко до Москвы?

— Прилично, — ответил Андрей.

Немного погодя, он добавил:

— Нам главное — не в Москву попасть, а выбраться из этой низины. Мы здесь, как в котле. Выберемся на холмы — будет легче.

— Чёрт возьми, какой-то ад. Неужели и вправду каждый год такая херня?.. Слышишь? Андрюх… Андрюх? Твою мать!!!

Я едва не сломал Воронцову нос, тыкая в него салфеткой.

«Тойоту» вновь закидало по полосе. Раздался скрип тормозов и визг покрышек. Через секунду Воронцов сумел выровнять автомобиль.

— Сбрось скорость, — сказал я.

— Если сброшу — задохнёмся.

— А если не сбросишь, расхуяримся на ближайшем столбе. Сбрось скорость!

— Хорошо.

Андрей отжал педаль газа, и «Тойота» поехала чуть медленнее. Через пару секунд воздух в машине стал едким и вязким. Даже современные системы фильтрации не справлялись с потоком густого дыма. Я смотрел в окно и с ужасом представлял, что сейчас чувствуют водители «Жигулей» и стареньких иномарок.