Джанет Уинтерсон - Целую, твой Франкенштейн. История одной любви [litres]

– Хотя Манчестер – мой родной город, сейчас я там не живу.

– Перебрались в Лондон?

– Да.

– Все мы вечные странники. Откуда-то уезжаем, куда-то едем… Кстати, вы знали, что в мире тридцать шесть Манчестеров? Причем тридцать один из них в США?

– Последствия промышленной революции, – отвечаю я.

– На самом деле причина в том, что рабочие ланкаширской хлопковой фабрики поддержали Авраама Линкольна в борьбе за отмену рабства в США. В знак солидарности они отказались обрабатывать хлопок, собранный рабами на плантациях. Причем тогда девяносто восемь процентов хлопка обрабатывалось в Манчестере. Можете себе представить?

– Времена меняются.

– Устав от тягот, рабочие решили искать счастья в Новом Свете и отплыли из Ливерпуля в Америку. И привезли с собой родной Манчестер. В будущем всегда есть частица прошлого.

– Как в человеческом организме митохондриальная ДНК, которая несет гены, – замечаю я.

– У мужчин ее нет, правильно?

– Есть, но наследование происходит по материнской линии. Гены передаются от первой нашей праматери.

– Двести тысяч лет назад в Африке, первые люди. Какой долгий путь мы проделали к промышленной революции. И как быстро и далеко мы научились путешествовать за последние два века.

– Вы планируете сохранять здесь свое тело? – интересуюсь я.

– Нет, конечно. А вы?

– Тоже нет.

– Криоконсервация морально устарела. Кто захочет возвращать себе дряхлое больное тело? Другое дело мозг… Специалисты «Alcor» активно работают в этом направлении. Макс наверняка вам говорил. Вы же читали статью на их сайте? – Виктор протягивает мне свой сотовый.

Я читаю: «Криоконсервация, нацеленная на максимально эффективное сохранение человеческого мозга, называется “нейроконсервацией”. Поскольку мозг – хрупкий орган, который нельзя безопасно извлечь из черепной коробки, то по причинам этического и научного характера во время консервации его оставляют на месте. Вследствие применения подобной практики может создаться ошибочное впечатление, будто компания «Alcor» хранит “головы”. Корректнее говорить, что мы делаем все возможное для полноценного сохранения мозга наших клиентов».

– Вы серьезно думаете, что мозг можно восстановить полностью, не утратив сознание?

– Такая вероятность есть, – уклончиво отвечает Виктор.

Его руки, лежащие на руле, холеные и чистые. На мизинце поблескивает золотое кольцо с печаткой. Сколько рук мне довелось видеть как хирургу!.. Виктор поворачивает руль, и мы заезжаем на неасфальтированную парковку. Машина останавливается возле жалкой хибары под жестяной крышей и с навесом от палящего солнца. Кактусы. Зайцы. Деревянные столики на улице. Высокие крутящиеся табуреты у стойки бара. Симпатичная официантка в футболке с названием песни «Eagles»: «Take It Easy». Бурбон «Four Roses» со льдом. Тосты с сыром. Закатная дымка. Большие птицы, парящие в небе.

– Конечно, я бы хотел перенести свое сознание на неорганический носитель. К сожалению, пока это не лучший способ продлить себе жизнь. Копирование и перенос разума приведут к летальному исходу, – вздыхает Виктор.

– Но разве бывает содержание без индивидуального контекста? – недоумеваю я. – Личный опыт, обстоятельства, реалии современности? Сознание всегда привязано к конкретным условиям.

– Верно, но, на мой взгляд, современные люди более космополитичны: большинство постоянно передвигается по миру, они своего рода мигранты. Мы не принадлежим к какой-то одной нации, культуре, не так вросли корнями в родную почву, менее подвержены влиянию традиций семьи и страны. Отсутствие связей помогает осознать, что наша личность не зависит от меняющегося контекста.

– Сейчас усиливается национализм.

– Увы, – кивает Виктор. – Печальный возврат в прошлое. Это страх, отказ двигаться вперед. Однако движение вперед остановить нельзя.

Я спрашиваю, кем работает Виктор. Он отвечает, что специализируется на самообучающихся машинах и технологиях улучшения человека. Окончил Кембридж с дипломом бакалавра компьютерных наук. В Политехническом университете Виргинии защитил диссертацию под названием «Умеют ли роботы читать?» и получил степень доктора наук в области машинного обучения. Далее последовали впечатляющие проекты по робототехнике в составе команды американского военно-промышленного концерна «Lockheed». Затем загадочное сотрудничество с «DARPA» – Управлением перспективных исследовательских проектов Министерства обороны США, расположенным в Виргинии. Программы Управления щедро финансируются правительством и включают разработку военной техники, в том числе дронов и боевых роботов. Сейчас Виктор – консультант компании, занимающейся бионическим протезированием. Помогает интегрировать «умные» искусственные конечности в организм пациентов.

– Тем не менее основную работу я делаю в своей лаборатории, – уточняет он. – Учу машины определять состояние здоровья человека.

– Удачи!

А я до сих пор иной раз не знаю, что с человеком не так, и еще меньше – как это исправить…

– Моя цель – победить смерть, – заявляет Виктор.

– Невозможно.

– Только для биологических организмов.

К нам подходит официантка: короткая юбка, широкая улыбка. Замечает, что я смотрю на ее футболку с надписью «Take It Easy», и, неправильно истолковав мой интерес, бросает на меня красноречивый взгляд. Видимо, она привыкла к таким предложениям. Официантка поворачивается спиной. Сзади на футболке строчка из этой же песни «Eagles»: «Проиграем или победим – сюда мы больше не вернемся».

– Грустно, да? – замечает она.

– А вы хотели бы жить вечно? – спрашивает Виктор.

– Нет, слишком долго, – качает головой она. – Мне достаточно не стариться и не болеть. Дожить лет до ста и выглядеть на двадцать пять.

– И вы были бы готовы умереть, дожив до ста с внешностью двадцатипятилетней? – хитро прищуривается Виктор.

Официантка задумывается над вопросом.

– А если срок жизни ограничить встроенной программой, как у репликантов в «Бегущем по лезвию»? – предлагает она.

– Трудно. Репликанты не желали умирать, – говорит Виктор.

– Трудностей я бы не испугалась, – возражает официантка. – И сейчас не боюсь. У меня ребенок. Пашу на двух работах: здесь и в парикмахерской. Живется нелегко, но я не жалуюсь. Страшно другое: когда нет надежды и сделать ничего нельзя.

– Вы ей верите? – интересуется у меня Виктор, когда официантка уходит, чтобы принять заказ у другого столика.

– Верю, что она верит в свои слова. А это другое дело.

Виктор кивает и вдруг взволнованно говорит:

– Скажите, Рай, если бы вы точно знали, что, перечеркнув все фундаментальные, не подвергаемые сомнению знания о разуме, теле, биологии, жизни и смерти, реализуете самый смелый утопический сценарий для всего человечества, рискнули бы?