Джанет Уинтерсон - Целую, твой Франкенштейн. История одной любви [litres]

– Скоро закончится! – между раскатами грома успевает крикнуть Виктор. – Мы в зоне жаркого аридного климата [46] Жаркий аридный климат (от лат. aridus «сухой») – климат пустынь в соответствии с классификацией немецко-российского климатолога В. Кеппена (1846–1940). .

– Не знаю, в какой мы зоне, но что промокли до нитки, – это факт! – кричу я в ответ.

На нас будто вылили ведро воды. Мою футболку хоть выжимай. Синяя льняная рубашка Виктора прилипла к груди. Он достает из кармана носовой платок и вытирает лицо. Кто сейчас пользуется носовыми платками?! Впереди небольшой грот. Мы бежим в укрытие. Места едва хватает. Я остро чувствую тело Виктора: теплое, влажное животное рядом со мной. Я приподнимаю футболку, чтобы протереть глаза, и ловлю на себе его пристальный взгляд.

– Вы дрожите, – говорит он. – Сейчас не холодно, но вы дрожите.

Мелкие камни над нашими головами сдвигаются от очередного раската грома.

– Здесь небезопасно, – говорит Виктор, положив мне руку на плечо.

Мы молча выходим из грота. В моей голове звенящая пустота. Идем рядом, говорить больше не о чем. Возвращаемся к бару. По жестяной крыше барабанит дождь.

– Мальчики, хотите принять душ и обсохнуть? – спрашивает нас официантка. – У нас сзади есть комната. Могу постирать и погладить ваши вещи. Займет меньше часа.

– И откуда такая доброта? – интересуюсь я у Виктора.

– Эволюционный механизм сотрудничества, – усмехается он. – Чистая конкуренция нас бы сгубила.

– Можно ли запрограммировать доброту?

– Вполне.

Стоя под навесом, мы снимаем брюки и оказываемся в трусах-боксерах. У Виктора они синие, в тон брюкам. На мне оранжевые.

– Веселенькие, – подмигивает официантка. – Когда пойдете в душ, трусы кидайте в корзину.

– Вы так всем посетителям помогаете? – интересуется у нее Виктор.

– Большинство из них не шастает под открытым небом, когда я предупреждаю о надвигающейся грозе. Идите внутрь, а я принесу виски.

В комнате царит сумрак. Грязное, покрытое слоем песка окно наполовину заслоняют ставни. Из мебели кровать, пара стульев, старый телевизор и шкаф. В душевой простенькая сантехника, стены облицованы белой плиткой.

– Идите сначала вы, – уступает Виктор. – Кинете свои шорты, и я брошу их в корзину. А то нас ждут.

Я удаляюсь в душевую и передаю свои боксеры в приоткрытую дверь. Слышно, как Виктор включает на телевизоре метеоканал. Я включаю душ: напор отличный, подогрев воды работает исправно. Намыливаюсь и с удовольствием смываю песок с каждой складки, из каждого изгиба тела. Вскоре душевая погружается в пар, напоминая фильмы Хичкока. Я выхожу из душа и неожиданно натыкаюсь на Виктора, который протягивает мне полотенце. И тут он окидывает мое тело взглядом. Видит шрамы на моей груди. Опускает глаза ниже и замечает, что у меня нет пениса. Между нами повисает неловкая пауза.

– Я трансгендер, – объясняю я. – Операция на груди сделана около года назад. Такие вещи быстро не делаются.

У меня стройное, легкое телосложение, широкие плечи. Раньше, еще до операции, мне нравилось убирать волосы в хвост, и многие думали, что перед ними юноша. В то время мои волосы достигали плеч. Сейчас они чуть короче, но я все равно делаю хвост. Женщинам нравится. Я вообще нравлюсь женщинам.

Виктор деликатно молчит. Странно и трогательно, учитывая его разговорчивость. Я спокойно стою, давая возможность себя рассмотреть. На моем лобке темнеет пышный треугольник волос. Остальное тело, несмотря на инъекции тестостерона, по-прежнему гладкое. Я тоже разглядываю Виктора. Небольшая поросль волос на его груди спускается тонкой полоской к животу.

– У вас на груди полно песка, – наконец, говорю я, и, шагнув вперед, смахиваю ладонью песчинки.

Виктор судорожно сглатывает, забирает у меня полотенце и обматывается им вокруг талии.

– Я думал, вы мужчина, – признается он.

– Вы не ошиблись. Но анатомически я еще и женщина.

– Значит, вот как вы себя ощущаете?

– Да. Двойственность лучше всего отражает мою суть.

– Я еще ни разу не встречал трансгендерного человека.

– Большинство людей тоже, – улыбаюсь я.

– А ведь мы недавно беседовали о том, что в будущем люди смогут выбирать любую форму носителя. И менять ее по своему усмотрению. Считайте, что вы просто появились чуть раньше своего времени, – улыбается Виктор.

– На самом деле я вечно опаздываю, – отвечаю я, и мы оба хохочем, пытаясь снять напряжение.

– Проходите в комнату, а я сброшу полотенце и приму душ, – смущенно говорит Виктор. Крошечное полотенце скрывает немного.

Я неожиданно выпаливаю (не знаю, зачем):

– Хотите дотронуться до меня?

– Я не гей.

– Понимаю, все очень запутанно.

Виктор придвигается ближе. Его длинные пальцы пробегают по моему лбу, по носу, раздвигают губы, коснувшись передних зубов, слегка выворачивают нижнюю губу и с нажимом гладят подбородок, покрытый легкой щетиной. Виктор проводит пальцами вдоль моей шеи с несуществующим кадыком, ощупывает ключицы, словно изучает мое тело. Гладит мою грудь, осторожно замирая на шрамах. Шероховатые рубцы его не пугают. Мне они кажутся даже красивыми. Это знак моей свободы. Когда я случайно нащупываю их ночью, сразу же вспоминаю об операции и спокойно засыпаю. Виктор дотрагивается до моих сосков. Они всегда отличались чувствительностью, которая лишь усилилась после операции. Благодаря силовым тренировкам у меня мощная широкая грудь. Тестостерон помогает наращивать мускулатуру. Мне нравится мое новое тело. Наши губы почти встретились, но Виктор берет меня за плечи и разворачивает спиной к себе. Я чувствую его дыхание на своей шее. Руки Виктора бродят по моей груди, соскам, горлу. Я ощущаю его эрекцию сквозь тонкую ткань полотенца.

Виктор целует мои плечи. Ему приходится наклоняться: я чуть ниже ростом. Поцелуи легкие, нежные – так целуют родного человека в макушку. Охваченный страстью, Виктор прижимается сзади и проводит рукой между моих ног.

– Ты мокрая, – хрипло говорит он. Его палец исследует меня изнутри. – Это…

– То же, что и было всегда, – отвечаю я.

– А здесь?

– Гормональная терапия увеличивает клитор.

– Он чувствителен?

– В клиторе восемь тысяч нервных окончаний. В твоем пенисе вполовину меньше. Так что да, он чувствителен.

Виктор массирует мой клитор, средним пальцем ласкает влагалище. Любой клитор набухает и твердеет от возбуждения, но когда он пять сантиметров в длину, это особенно заметно.

– Погоди. – Я поворачиваюсь к Виктору лицом, срываю полотенце и беру в руку его подрагивающий от возбуждения член.

Наши губы сливаются в поцелуе.

– Скажи, что мне делать? – шепчет Виктор.

– А чего ты хочешь?

– Трахнуть тебя.