Джанет Уинтерсон - Целую, твой Франкенштейн. История одной любви [litres]

– Один из текстов называется «Трактат о происхождении мира» – говорит Виктор. – В нем описана история Софии, ныне больше известной как робот компании «Hanson». Имя София в переводе с греческого означает «мудрость». София жила в идеальной вселенной, именуемой Плерома, и захотела сотворить мир в одиночку, без помощи своей пары. Плерома состояла из пребывающих в гармонии пар, образованных мужской и женской сущностями. Представьте их в виде нулей и единиц. Мысль материальна, особенно у божества, пусть даже самого младшего – такого, как София. Ей удалось сотворить Землю, но бедняжка столкнулась с ненавистной материальностью мира. Софию, конечно, спасли (мотив, часто повторяющийся во многих более поздних историях), и она оставила нашу планету на попечении демиурга низших миров, одно из имен которого Иегова. По ходу своей административной карьеры на Земле Иегова обзавелся немалым количеством недвижимости и вскоре стал фантасмагорическим богом-тираном, который описывается в Танахе, еврейском Ветхом Завете. Он объявил себя единственным богом, творцом всего, и потребовал беспрекословного поклонения. Дабы упрочить свое положение, Иегова жестко наказывал любопытных и сомневающихся («Изгнание из рая», «Потоп», «Вавилонская башня», «Земля обетованная» и тому подобное). В противовес этому София преподнесла человечеству особый дар – божественную искру, открыв людям правду, что по природе своей они дети света. А дальше начинается сюжет, который в том или ином виде знаком всем. Он есть в каждой религии. Земная жизнь греховна, реальность – иллюзия, душа вечна. Тело – лишь оболочка, а точнее, ничтожный сосуд, хранящий бесценную красоту нашей светлой сущности. По убеждению многих – не только философов, но и гиков, – окружающая реальность не более, чем симуляция. Мы – персонажи чьей-то игры. Или часть автономно работающего алгоритма. Речь, при помощи которой мы разговариваем друг с другом, – это наш язык, однако мысль, которую он выражает, стара, как сам язык. На мой взгляд, то, что сейчас происходит, по крайней мере с ИИ, похоже на возвращение к истокам. Наши мечты оказались правдой. Человек не узник собственного тела. Мы можем жить вечно.

– Как вы сказали? Гностические тексты? – хмурится Рон. – Звучит, как название суперклея.

– Слово «гносис» в переводе с греческого означает «знание». Но не фактическое или научное знание, а более глубинное понимание сути вещей. Иными словами, понимание идеи, стоящей за словом. Среди кодексов обнаружился переработанный и снабженный комментариями трактат Платона «Государство». В своем труде Платон говорит, что где-то существует мир Идей. А наш мир (мир Вещей) – бледная, испорченная копия идеального мира. Мы интуитивно это понимаем, но ничего поделать не можем. Аналогично тому, как клетки нашего тела сначала делятся, а потом постепенно гибнут, потому что код ДНК забивается ошибками и взаимоисключающими командами.

– Господь сотворил мир, и Иисус наш спаситель! – вступает Клер. – Когда мы умрем, то обретем вечную жизнь и бессмертие.

– Тогда стоит ли ждать смерти? – спрашивает Виктор.

– Да вы безумец, черт возьми! – изумляется Пол- ли Ди.

– А мои роботы? Зачем они в этом мире света? – интересуется Рон.

– Роботы наши рабы, – отвечает Виктор. – Они трудятся вместо человека дома и на работе, ублажают в постели. Вопрос в людях. Что нам делать с собой? Хотя, по правде говоря, мы уже ответили на этот вопрос: добиваться улучшения, любыми путями, включая генную инженерию. А если захотите увидеть, что получится в итоге, приглядитесь к придуманным нами богам. Греческим или римским, индийским или египетским, вавилонским или ацтекским, из Рагнарека или Валгаллы. Боги подземелий и звездных небес – кто они? Улучшенные люди! Они так же надеются и желают, враждуют и любят, но обладают силой и скоростью, не подвластны законам биологии и, как правило, бессмертны. От союза богов и смертных рождаются дети, наделенные особыми способностями или каким-то даром и скорее всего обреченные на страдание или смерть. Иисус – сын смертной матери и бессмертного отца. Как и Дионис. Или Геракл. Или Гильгамеш. Или Чудо-женщина.

– Иисус не имеет ничего общего с Чудо-женщиной! – возмущается Клер.

– Но как бы люди ни колдовали над своей биологией, мы все равно заперты в собственном теле. – Виктор пропускает выпад Клер мимо ушей. – Вырвавшись из темницы тела, мы, наконец, воплотим нашу мечту.

Я неожиданно понимаю, что у меня промокли ноги. Смотрю вниз. Оказывается, я стою в воде. Остальные тоже замечают.

– Что происходит? – подает голос Рон.

– Я включил защиту от наводнения. Система времен холодной войны. Считайте, что это ваш персональный Ноев ковчег. В качестве небольшой меры безопасности я решил придержать вас здесь на время эксперимента, – признается Виктор.

– Вы не имеете права! – кричит Полли.

– И тем не менее, я это сделал. А теперь мне нужно работать, поэтому могу предложить вам посидеть в пабе. Чуть дальше по коридору находится чудесный паб в стиле пятидесятых. Его устроили, чтобы мужчинам, которые, словно кроты, трудились в подземелье, было где отдохнуть. Я оставил вам пиво.

– Это неслыханно! – восклицает Полли.

Виктор отпирает высокий металлический шкаф. Внутри полки с блестящими резиновыми сапогами.

– Веллингтоны [108] Веллингтоны – сапоги без застежки, созданные Артуром Уэлсли, первым герцогом Веллингтоном (1769–1852). Впоследствии так стали называться резиновые сапоги. 1950-х! – объявляет он. – Любые размеры. Разбирайте! Вода еще немного поднимется.

– Я подам на вас в суд! – злится Полли.

– Вы перегибаете палку, проф, – качает головой Рон. – Я всегда на вашей стороне, но тут…

– Не ожидала я от вас такого… – бормочет Полли.

– А чего вы ожидали? – обращается к ней Виктор. – Если присмотреться, жизнь – сплошной абсурд.

Мы надеваем сапоги. Виктор провожает нас к двери и, царственно взмахнув безупречно красивой холеной рукой, указывает, где находится бар.

– Вон та дверь справа. Свет включен. Прошу прощения за хлюпающую под ногами воду. Не обращайте внимания! Рай, можно тебя на минутку?

Рон, Полли и Клер пошлепали к бару. Что еще им оставалось делать? Как только они исчезли из вида, Виктор захлопывает дверь и сжимает меня в объятиях.

– Прости, – шепчет он.

– За что?

– За все это. За меня. За нас. Надо было держаться от тебя подальше в пустыне Сонора. Но…

– Но?

– Я захотел познать тебя. В гностическом смысле постичь то, что иначе осталось бы непознанным.

– То есть попросту захотел меня трахнуть?

– Да. – Наши лица оказываются близко. Даже в пересушенном неживом воздухе бункера от Виктора пахнет древесной смолой и гвоздикой. – Потому что мне нравятся твоя внешняя уверенность и полное сомнений тело. Ты появляешься и исчезаешь, твой облик меняется в зависимости от света. То мужчина, то вроде бы нет, то вдруг отчетливо видна женщина, спрятавшаяся в мальчиковом теле, которая спит, лежа на спине, будто статуя, вышедшая из-под резца художника. Мне нравится ощущать себя внутри тебя, чувствовать приятную тяжесть, когда ты сверху, упираешься руками в мои плечи, глаза закрыты, волосы распущены. Что ты такое? Когда мы в спальне, в моей постели, и сквозь незашторенное окно светит взошедшая над колокольней луна, у меня в голове звонит колокол. К чему? К празднику или к скорби? Настает рассвет, и робкие лучи солнца освещают твою едва заметную щетину, совершенный нос. Сколько раз под утро я, приподнявшись на локте, разглядывал тебя! А потом мы пьем чай и болтаем, выкраивая для себя час с шести до семи утра, пока нас не закрутили ежедневные дела. Я смотрю, как ты принимаешь душ, как двигаешься, одеваясь. Мое личное эротическое шоу. Я оставляю для тебя полотенце, а потом, выходя вечером из душа, вытираюсь им сам. Тебя уже нет рядом, но оно еще хранит легкий запах твоей кожи. Я вдыхаю его и улыбаюсь. Вот почему меня влечет к тебе. И даже больше. Воспоминания о тебе навсегда останутся со мной, как амулет. Рай моего сердца. Мое сердце. Живой человек в силиконовом мире.