Михаил Широкий - Куколка

– Кажись, пронесло, – решился наконец произнести Денис подрагивавшим полушёпотом. – Я уж думал всё, кранты.

Влад не ответил ему. Пережитое только что волнение, по-видимому, окончательно обессилило его, и он какое-то время не мог вымолвить ни слова. Лишь продолжал бессмысленно пялиться на так и не открывшуюся дверь и беззвучно шевелил сморщенными бесцветными губами. А рука с ножом уже лишь чисто автоматически водила лезвием по стягивавшей запястья Дениса верёвке.

Прошло несколько минут, прежде чем Влад опомнился и, повернувшись к напарнику, с усилием, запинаясь и периодически умолкая, будто забываясь, проговорил:

– К-когда освободишься, н-не… не пытайся бежать… В-всё равно д-далеко не убежишь… слишком слаб, м-много крови потерял… Д-догонят и убьют…

Денис криво усмехнулся.

– А что ж мне делать прикажешь? В гости к ним идти, что ли?

– Да! – неожиданно твёрдо сказал Влад, и в его потухших, замутнённых могильным туманом глазах, наверное, в последний раз вспыхнул, как угасающая свеча, острый стальной огонёк. – П-пойдёшь… и убьёшь их всех… Другого выхода у тебя нет.

Денис, разумеется, не воспринял слова друга всерьёз. Услышав их и взглянув в его чуть расширившиеся, глядевшие в никуда и мерцавшие странным блеском глаза, Денис решил, что приятель уже не понимает, что говорит, и твердит это в предсмертном бреду, высказывая какую-то застрявшую в его умиравшем мозгу заветную мысль, которую он спешил передать товарищу. Ещё больше убедился он в этом, когда Влад, обратив свой отстранённый, нездешний взгляд на него, таким же чужим, едва узнаваемым голосом промолвил:

– Когда я лежал тут в отключке, ко мне пришла она…

– Кто она? – не понял Денис.

– Как это «кто»? Оксана! – невозмутимо, как о чём-то само собой разумеющемся, сказал Влад.

– А-а, – только и произнёс Денис, с невыразимой, хватающей за сердце жалостью взглянув на бредившего приятеля.

Который, вероятно уже ничего не видя и не замечая, кроме витавших перед ним завораживающих смертных видений, бывших для него теперь реальнее всего вокруг, продолжал грезить наяву:

– Она вспомнила обо мне… и пришла… И не упрекнула ни словом за то, что было… Она всё мне простила… и сказала, что отныне мы всегда будем вместе… Пока… пока смерть не разлучит нас… А может быть, и дольше… в вечности… всегда…

Его косневший, заплетавшийся язык выговаривал слова всё невнятнее, речь окончательно запуталась и сбилась, и лишь губы ещё несколько мгновений машинально двигались, словно договаривая невысказанное вслух.

Наступило молчание. Влад, обессиленный напряжением, впал в забытьё, в лёгкую летаргию, которая в его состоянии в любой момент могла перейти в смерть. Денис же, с глубокой печалью поглядывая на него, хмурился и покачивал головой, с ноющей, рвавшей душу тоской прозревая для себя самого подобный конец.

Во дворе завыла собака. Протяжно, заунывно, взахлёб. Как по покойнику. Или, вернее, по покойникам, которых немало было в этой осквернённой мучениями и убийствами, пропитанной кровью, будто проклятой кем-то земле.

У Дениса от этого воя мороз пробежал по коже. Ещё большая тоска и уныние охватили его. Ещё больший страх стиснул замершее, едва, будто нехотя, бившееся сердце.

Влад же, точно разбуженный воем, вскинул голову и, по-прежнему глядя в пространство, в чёрную пустоту, разлившуюся перед его, вероятно, уже незрячим взором, с неописуемой мукой, с надрывом в голосе промолвил:

– Как же глупо я прожил жизнь… Всё гнался за чем-то… боялся упустить… И упустил… – И, чуть помолчав, совсем тихо, еле слышно выдохнул: – Как же страшно умирать… как темно…

Поник головой и смолк.

Наступила тишина. Немая, свинцовая, давящая и оглушающая. Денис слушал и слышал только её, все остальные звуки, далёкие и близкие, будто перестали существовать для него. Кроме разве что дыхания приятеля. Едва уловимого, прерывистого, замирающего. И недолгого, – спустя минуту-другую оно стихло, как и только что его голос. И Денис понял, что его друг умер. И от этой мысли на него словно дохнуло холодом и мурашки забегали по его спине. И что-то как будто оборвалось в нём…

Некоторое время он лежал неподвижно, точно в столбняке. Без мыслей, без чувств. Он будто выпал ненадолго из окружающего, отстранился от него, забыл о нём. Закрылся в своём маленьком мире, наполненном светом и теплом, яркими красками и родными улыбающимися лицами, отрадными воспоминаниями и необманутыми надеждами. Мире, который всегда казался ему таким прочным, основательным, надёжным, почти вечным. А на деле оказался неустойчивым и хрупким, как карточный домик. Разлетелся от первого же порыва бурного ледяного ветра и похоронил его под своими обломками…

Тоненький писк вернул его к действительности. Денис открыл глаза и увидел мышонка, пробиравшегося по устилавшей пол соломе прямо напротив его лица. Маленький серый комочек, перебирая проворными лапками, оживлённо двигая острой мордочкой и поблёскивая тёмными глазами-бусинками, перескакивал с соломинки на соломинку, не переставая весело попискивать, точно радуясь долгожданной свободе.

Глаза Дениса расширились от внезапно нахлынувших на него ужаса и отвращения. Он узнал этого мышонка. Если бы не случай, не счастливое стечение обстоятельств, этот такой милый с виду зверёк пробирался бы сейчас не по соломе, а по его внутренностям, терзая их своими крошечными острыми зубками и причиняя ему неимоверные, ни с чем не сравнимые страдания.

Денис подскочил с пола как ужаленный. Только опутывавшие его верёвки помешали ему вскочить на ноги. Несколько секунд он водил кругом вытаращенными округлившимися глазами, приоткрыв рот и натужно дыша. Остановил блуждавший взор лишь тогда, когда он упёрся в мёртвого Влада. Тот лежал на спине, немного вздёрнув правое плечо и чуть повернув голову набок. Глаза его были открыты, застывший, окостенелый взгляд устремлён вверх, как если бы он увидел там, на потолке, что-то заинтересовавшее его. Белое как снег, с голубоватыми полукружьями под глазами, лицо было спокойно, безмятежно, статично, как лицо бронзового изваяния. Следы перенесённых мук – почти разгладившиеся морщины на лбу, складки возле губ – были уже едва заметны.

Денис несколько мгновений внимательно и немного удивлённо, точно не узнавая, смотрел в это лицо, такое близкое и в то же время в один миг словно отдалившееся на немыслимое, не обозримое взором расстояние. Вспомнил, как весело и азартно горели утром эти глаза, теперь померкшие, непроницаемые, остекленелые. Какая радостная, победоносная улыбка оживляла эти ныне мёртвые, стылые черты. Сколько силы, энергии, огня было в этом недвижимом, внезапно исхудавшем, будто уменьшившемся в размерах теле.