Михаил Широкий - Куколка

Но вдруг, будто вспомнив о чём-то, он снова напрягся и устремил встревоженный взгляд на дверь. Воодушевлённый неожиданным освобождением, он совсем забыл об услышанных только что шагах. И теперь вновь стал напряжённо прислушиваться, не раздадутся ли они или ещё какие-нибудь связанные с ними звуки опять.

Однако, сколько ни вслушивался, ничего подобного больше не уловил. Ни шагов, ни голосов. Снаружи доносился лишь шум всё усиливавшегося ветра, раскачивавшего окрестные деревья и волновавшего их густую листву, да отзвуки громыхавшего в отдалении грома. Скорее всего, это была ложная тревога. Вероятно, ему действительно померещилось и никто пока что и не думал идти за ним.

Но это только пока. Эта пауза не могла продлиться чересчур долго. На этот раз шаги лишь почудились ему, но вскоре они раздадутся за дверью на самом деле. Рано или поздно за ним придут, чтобы расправиться с ним тем или иным образом. И тогда ему несдобровать. Тогда – всё, конец…

Взгляд его при этом сам собою обратился на покойного товарища, по-прежнему неотрывно, словно в безмолвном изумлении, глядевшего куда-то ввысь и, наверное, видевшего то, что недоступно взорам живых. И этот пристальный, казалось, прозревавший неведомое взгляд мёртвых глаз пугал Дениса едва ли не так же, как висевшая над ним смертельная угроза. Он улавливал в них и разочарование, и жалобу, и боль, и тихий укор. А потому он поспешил закрыть их.

После чего, разжав холодные, начинавшие коченеть пальцы мертвеца, взял из них нож, которым не так давно полосовала его Лиза, не подозревая, что он же поможет её измученной жертве вырваться на волю. Для этого нужно было лишь разрезать верёвку, опутывавшую ноги Дениса. И он, не медля ни секунды, – он отлично понимал, чем чревато для него малейшее промедление, – принялся за дело. Схватившись за рукоятку обеими руками, которые благодаря восстановленному кровообращению вернули себе некоторую, пусть и совсем скромную, силу, он буквально вгрызся широким блестящим лезвием в толстую прочную верёвку, в несколько обхватов оплетавшую его крепко притиснутые друг к другу лодыжки.

Его упорные, судорожные потуги и отточенное лезвие, с тихим шуршанием рассекавшее одно волокно за другим, сделали своё дело: через пару минут верёвка была разрезана. Денис, тяжело дыша и отирая выступивший на лбу пот, в изнеможении откинулся назад, сразу почувствовав, как много сил отняло у него это последнее яростное усилие. Чтобы прийти в себя и чуть-чуть восстановиться, а заодно чтобы дать время одеревенелым ступням, которых он почти не ощущал, наполниться кровью так же, как только что это было с руками, он некоторое время лежал без движения, полуприкрыв глаза и, как и прежде, чутко улавливая все звуки, долетавшие извне.

Потом, не забывая, как дорога для него каждая секунда, едва ощутив в нижних конечностях уже знакомое покалывание, медленно, не без труда поднялся и, едва передвигая тяжёлые, будто налитые свинцом ноги, пошатываясь и помахивая для удержания равновесия руками, двинулся к двери. На пороге остановился и, опёршись о притолоку, бросил взгляд назад. На крепко врытый в землю пыточный столб, место его мучений, место, где он должен был в нечеловеческих муках умереть. На висевшую на корявом проводке, заросшую пылью и грязью лампочку, озарявшую приглушённым мертвенным полусветом творившиеся здесь жуткие дела. На рассыпанную на утрамбованном земляном полу потемневшую, гнилую, давно утратившую свой первоначальный цвет солому, на которой умирали несчастные истерзанные жертвы, в недобрый час оказавшиеся тут.

И, наконец, на своего друга, лежавшего на этой соломе в спокойной, непринуждённой позе, с выражением лица одновременно умиротворённым и скорбным, как если бы смерть упокоила его, смирила бушевавшие в нём порывы и страсти, но вместе с тем наложила на него неизгладимую печать вечной, неисчерпаемой тоски о так безвременно, нелепо и страшно утраченной жизни, у которой имелись все возможности быть долгой и счастливой. Но, как оказалось, в жизни достаточно сделать всего один неверный шаг, случайно, даже не подозревая ничего дурного, свернуть на нехоженую ухабистую дорогу, и она приведёт тебя к могиле.

Денис качнул головой, будто прощаясь этим кивком с товарищем, и, стиснув в руке нож, открыл дверь и вышел во двор. В лицо ему ударил свежий прохладный ветер, от которого у него, привыкшего к спёртому, застоявшемуся воздуху сарая, захватило дух. Несколько секунд он, преодолевая головокружение и общую слабость, стоял на месте, ворочая глазами кругом и стараясь отдышаться. В объятом тьмой дворе он мало что мог разобрать, и он вскинул взгляд кверху. По растревоженному небу неслись взлохмаченные, местами изорванные буровато-свинцовые тучи – вероятно, те самые, что весь день теснились на краю небосклона, у линии горизонта, будто не отваживаясь омрачить чистое, залитое солнечными лучами небо. И словно лишь ждавшие захода солнца, чтобы вступить в свои права, растечься по небосводу и занять всё его необозримое пространство. В разрывах между быстро скользившими в вышине громадами туч временами показывалась округлая медная луна, бросавшая на погружённую во мрак землю холодные мутноватые отблески.

В свете одного из которых Денис в нескольких метрах от себя увидел большую собаку, показавшуюся ему в неверном лунном сиянии ещё крупнее, склонившуюся над безголовым трупом и погрузившую свою удлинённую морду в чёрный провал, бывший когда-то животом. И сопровождавшую свой обильный нынче ужин довольным урчаньем и чавканьем, которые Денис не услыхал раньше из-за свиста ветра и шума листвы.

Денис остолбенел от увиденного. Несколько секунд он стоял как вкопанный, в совершенном недоумении и ужасе от представившейся ему картины, которой бледное, неживое мерцание луны придавало ещё более зловещий характер. Не понимая, что здесь происходит, откуда взялось мёртвое тело, пожираемое псом-падальщиком.

Собака не дала ему времени на размышления. Почуяв чужака, она извлекла окровавленную морду из выгрызенного ею живота и взглянула на Дениса. Мгновение-другое длилось противостояние глаз – мрачно посверкивавших, отуманенных кровью собачьих и застылых, растерянно-испуганных человечьих. После чего собачьи сверкнули ещё ярче, пёс издал злобное глухое рычание, напружинился и, сорвавшись с места, устремился на внезапно объявившегося врага.

Денис по сути так и не вышел из владевшего им оцепенения. Увидев, что собака, как молния, метнулась на него, он, не отрывая от неё оторопелого взора, непроизвольно подался назад и, упёршись спиной в дверь сарая, инстинктивно выбросил руку с зажатым в ней ножом вперёд.

В следующий миг на него обрушилась крупная косматая собачья туша, сбившая его с ног и едва не дотянувшаяся своей оскаленной мордой до его горла. Но практически одновременно пёс пронзительно взвизгнул, его зубы клацнули вхолостую буквально в сантиметре от лица Дениса, тело внезапно обмякло и бессильно подалось вниз.