Михаил Широкий - Куколка

Вспомнил он и о том, какие планы были у его друга на сегодняшний вечер. Где он должен был быть теперь и чем заниматься. Встречаться на площади с одной из двух девушек, которым он умудрился назначить свидание в одно и то же время в одном и том же месте. И пытаться как-то извернуться и выкрутиться из крайне неловкого и щекотливого положения, если бы обе девицы вздумали явиться на свидание, к чему имелись все предпосылки.

Но Влад был избавлен от этой проблемы. Ему встретилась другая девушка, избавившая его от этой, а заодно от всех проблем разом. И в конечном итоге от самой жизни. Злая, чёрная, завистливая судьба повела его по дороге, оказавшейся дорогой к смерти. А вместе с ним и его незадачливого приятеля…

Дойдя в мыслях до самого себя, Денис помрачнел ещё больше и поник головой. Он не представлял, что ждёт его в самое ближайшее время, какую именно казнь придумают для него его мучители. Но эти частности, в общем, уже не очень-то и занимали его. Он знал главное: пощады ему не будет. Что бы ни было, как бы всё ни сложилось, что бы ни измыслили специально для него люди, неожиданно ставшие вершителями его судьбы, неограниченными, полновластными хозяевами и распорядителями его жизни, её минуты были сочтены. Гибель его предрешена и неизбежна. В любой момент во дворе могут раздаться уже знакомые ему шаги и голоса, дверь распахнётся, и снова появится страшная троица – два здоровенных обезьяноподобных лба с крупными мясистыми мордами и тонкая, как тростинка, и прекрасная, как видение, красотка с кровожадно горящими глазами и хищной ухмылкой на пунцовых губах…

Дух у него занялся и затмился взгляд при этой мысли. Он непроизвольно дёрнул связанными руками – и неожиданно почувствовал, что они стянуты как будто уже не так крепко, как прежде. Ещё не веря в это, он дёрнул ещё раз. Оказалось, что он не ошибся: верёвка действительно была немного ослаблена. Если раньше она буквально впивалась в кожу, отчего он почти не чувствовал своих рук, то теперь он уже не ощущал такой сильной рези в запястьях и мог двигать кистями. Чем он немедля воспользовался, принявшись, насколько позволяла ему это верёвка, по-прежнему плотно охватывавшая и стискивавшая его руки, что было сил двигать и дёргать ими, стремясь ослабить её охват ещё больше и вырвать их из плена. Делая это, он мысленно благодарил товарища, который, уже умирая, из последних сил, как мог, резал эту верёвку, стараясь дать надежду на спасение хотя бы приятелю. И хоть немного преуспел в этом: острый, как бритва, нож, пусть даже в бессильных, мало на что способных умиравших руках, всё-таки кое-что сделал, рассёкши на верёвке несколько волокон.

И теперь Денис изо всех ещё остававшихся у него скудных сил пытался вырвать руки из чуть ослабевших пут. Все его мысли, желания, устремления сосредоточились на одной этой цели – освободиться, вырваться из неволи во что бы то ни стало. Он раскачивался из стороны в сторону, извивался всем телом, до боли стискивал зубы, хрипел, стонал, матерился – и раз за разом дёргал слабыми, онемелыми руками в страстном стремлении избавиться от проклятой верёвки – единственного, что преграждало ему путь к свободе.

Однако та упорно не поддавалась ему. Всякий раз, когда ему казалось, что он близок к заветной цели, что вот-вот, ещё одно последнее усилие – и он наконец вырвет кисть из не отпускавшего, намертво вцепившегося в неё узла, его ждало разочарование: рука оставалась в плену. Такое близкое, казалось, маячившее перед самыми глазами спасение стало понемногу отдаляться. Его начало охватывать отчаяние. Он понимал, что слишком слаб, обескровлен, измождён. Что, похоже, несмотря на все его усилия, ему не вырваться из смертельных пут.

У него опустились руки. Он прекратил бессмысленные хаотичные движения, от которых не было никакого проку. И просто сидел, согнув спину, повесив голову и уткнувшись пустым, отупелым взглядом в усеянный грязной соломой пол, по которому продолжал ползти в неизвестном направлении серый мышонок. Денис некоторое время следил за ним, и угрюмые, чёрные мысли копошились в его изнурённом, как и весь он, мозгу. Даже этот ничтожный зверёк свободен. Может делать всё, что пожелает, идти туда, куда захочет. А он не может. Ему отказано в этом праве. И преградой для него является не высокая, неприступная стена, перебраться через которую не в человеческих силах, перелететь которую может разве что птица. И не широкий, заполненный мутной водой ров, который невозможно переплыть. И не густые лесные дебри, сквозь которые ни человеку, ни зверю не продраться. Неодолимым препятствием стала для него обычная пеньковая верёвка, к тому же надрезанная, узел которой он, совершенно обессилев, не в состоянии расширить ещё чуть больше. Хоть на сантиметр. Больше и не нужно…

Неизвестно, сколько бы ещё просидел он так в совершенном ступоре, предаваясь безнадёжным, упадочным раздумьям и бродя кругом одурелым, опустошённым взглядом, если бы со двора вновь не донеслись шаги. А может быть, и не шаги, а просто очередной порыв ветра, запутавшегося в листве и произведшего протяжный шелестящий шум. Но Денису почудилось, что это были именно шаги и ничто другое. Тяжёлые, бухающие, как если бы на ногах у шедших были сапоги. Шаги тех, кто шёл убивать его…

Он выпрямился, вскинул голову, напрягся, как натянутая струна, и вперил оцепенелый, немигающий взор в дверь, ожидая, что сейчас она отворится и на пороге появятся убийцы. Правая его рука непроизвольно, конвульсивно, с неведомо откуда взявшейся силой дёрнулась… и выскользнула из стягивавшего её узла!

Денис недоумённо воззрился на собственную кисть, будто не веря, что это действительно его рука. Затем так же автоматически дёрнул левую руку, которая уже совершенно свободно, без всяких усилий, выскользнула из узла. Денис и её оглядел со всех сторон изумлённым взглядом, точно всё ещё не в силах поверить в случившееся. После чего, видимо уверовав наконец в очевидное, принялся разминать и тереть друг о друга посинелые, отёкшие, будто ватные кисти с глубокими багровыми отпечатками от верёвок на запястьях, врезавшихся в кожу почти до кости. Очень скоро застоявшаяся в перетянутых жилах кровь, будто обрадовавшись такой возможности, стремительно побежала по разжавшимся венам, прилила к онемелым ладоням и пальцам, достигнув самых кончиков, где Денис почувствовал лёгкое покалывание. Он невольно улыбнулся, словно возвращению к жизни, этим непередаваемо приятным для него сейчас ощущениям. Затем опустил руки и слегка встряхнул ими, помогая крови быстрее разливаться по венам. Затем вновь поднял их и стал сжимать и разжимать кулаки, с наслаждением чувствуя, как онемение понемногу проходит, и вновь ощущая в руках совсем утраченную было силу.