Марк Грим - ИНСАЙТ

– Что это было? – спросил я, когда мы наконец, кое-как, разместились в узкой кишке коридора.

– Это? – переспросил Серафим, передавая мне флягу с затхлой, отдающей тиной водой. – Крики, очевидно же.

– Да, но кто кричал? Чего, или кого, нам ждать в этом… Локусе?

– Хм, это требует пояснений, да-а-а… – Баута, как мог, вытянул ноги и беззастенчиво подложил под спину мой мешок. – Видишь ли, Кот, Локус это… Скажем так, если принять за аксиому, что поглощённые Расколотыми души – в Аду, а такими, как я – в относительном Раю, то тут, скорее, Чистилище.

– Поясни.

– Ну, ты уже знаешь, что наш источник сил – чужие эмоции. Посмертные, чаще всего, переживания чужих душ. И Город… Он тоже существует за их счёт.

– Но, я думал, что Город контролирует Звонарь.

– Кха, – Серафим поперхнулся от возмущения. – Этот фигляр?! Нет, ты упустил главное. Он здесь – такой же пленник. Представь огромный бассеин, куда выпустили стаю акул. Он – самая большая, самая опасная, единственная, которая может здесь никого не бояться. Но бассеин, – он щёлкнул затянутыми в перчатку пальцами. – Ей не покинуть.

Он немного помолчал, дав мне переварить услышанное, и продолжил:

– Вернёмся к тем несчастным, что оказались здесь. Сколько их? Сотни? Тысячи? Больше? Никто не знает. Город же – бескраен и бесконечен, значит и количество людей должно стремиться к бесконечности. Улавливаешь?

– Их же не всех пожирают…

– Да. Именно. Самоубийцы, жертвы других, обычных людей, заболевшие, сошедшие с ума, Пыльные, в конце концов! Все они умирают и, если рядом не окажется никого, вроде тебя, кто доест то, что от них останется, попадают в места, подобные этому. В Локусы. Где вечно вырабатывают силу, которой питается Город. Как огромная, распухшая пиявка.

Я пропустил очередной упрёк, хотя они уже почти исчерпали моё терпение, во многом потому, что понимал, что Серафим прав. Я бы не сдержался, скорее всего. И, вместо того, чтобы огрызнуться, спросил:

– Ты бывал здесь, да? Нервничаешь, даже разговаривать со мной нормально начал. – Я криво и горько усмехнулся. – С чудовищем-то.

– Да. Да, Кот, бывал. И Локус – не то место, где ты хочешь оставить монетку, чтобы вернуться. Сложно объяснить, на что это похоже. Но это дико страшно. Даже мне.

А по поводу тебя, – продолжил он помолчав. – Поверь, мне искренне жаль тебя, и я верю, хочу по крайней мере, что ты можешь справиться. Что твоя погоня, твоё помешательство на этой рыжей, не сведёт тебя с ума. Но я видел слишком много павших. А теперь оказалось, что и Вольто… А ты не представляешь, как она была сильна… В общем, слабо у меня получается верить.

– Ладно. Хотя бы перестань меня пинать за то, что происходит. Я понимаю, что возможно, в иных обстоятельствах, ты бы скорбно, но решительно меня уничтожил. Но, пока я тебе нужен, будь любезен, сдерживайся. На меня и так свалилась куча дерьма, как ты знаешь. Я уже сказал, что буду бороться, это всё, что я могу обещать.

– Хорошо. – Серафим поднялся и протянул мне руку. – Договорились. Готов идти?

– Да. – ответил я, сжав его пальцы.

И мы продолжили спуск…

– Добро пожаловать в Локус, Кот.

Тоннель закончился маленькой комнаткой, где даже стоять прямо было тесно. Голые бетонные стены, голый бетонный пол. И никаких посторонних ощущений. Ни страха, ни тревоги. Вообще ничего. Было дискомфортно от полного отсутствия привычного эмоционального фона. Как только мы спустились, Баута достал свою палочку, поднял её над головой, и во все стороны потёк серебристый, неяркий свет.

– У тебя есть, чем посветить?

Я молча достал из мешка оплетённый в сетку медный фонарь, проверил уровень керосина, и запалил огонёк с помощью зажигалки. Серафим удовлетворённо кивнул:

– Хорошо. Запомни – держись ближе ко мне. Думай о Храме, о Лисе. Чем сильнее будут твои эмоции, тем ближе мы окажемся к цели. Путь у нас будет один, так что – если нас разделит – иди вперёд, не останавливайся. И не дай фонарю погаснуть. Ни в коем случае!

– Хорошо. Баута?

– Да?

– К чему мне готовиться?

– Я не знаю. Честно. Здесь нет ни Теней, ни Расколотых, ни бандитов. Только фантомы спящих, но они не опасны. И потерянные души, но они сами тоже тебя не тронут, если не привлечь их внимание. Главные опасности здесь – в твоей собственной голове. Страхи. Мании. Желания. Горе. Так что, держи себя в руках, и всё будет в порядке. Путь здесь, обычно, не занимает много времени.

– И как пойдём? – я в притворной задумчивости оглядел квадрат глухих стен. – Налево или направо (В ГЛУБИНУ!)?

– Внутрь. Закрой глаза, сосредоточься и кричи! Кричи, что есть силы! Думай о Лисе, от которой, возможно, отрезают сейчас куски! Думай о детях, с которыми, возможно, сейчас творится то же самое. Об Озарённых, которые перебили твою семью! Кричи о них! Покажи Городу, что нуждаешься в Пути!

Каждое следующее слово, будто щипало струны ярости внутри, пробуждая всё более сильный звук. Я закрыл глаза, какое-то время сдерживал это бешеное крещендо, пока оно не достигло апогея. А потом выпустил наружу. И понял, даже не открывая глаз, что, продолжая рыдать, нахожусь в помещении, куда большем, чем комнатка, в которой начал.

Туман. Туман был повсюду. Он вспыхивал собственным, тускло-серым светом и скручивался полотнами, перетекал сам в себя, будто подчиняясь какому-то тайному ритму. Баута появился рядом, через секунду, после того, как я перестал рыдать, хотя отдельные всхлипы-всхрипывания ещё рвались сквозь ком в горле. Мы оказались в небольшой сфере серебристо оранжевого света от жезла Серафима и моего фонаря. Туман, будто живое существо, недовольное вторжением, начал оттекать от нас, пока мы не остались внутри пузыря чистого воздуха. За пределами очистившегося пространства белая взвесь волновалась и беспокойно вздрагивала. Видимость была почти на нуле, только вдали, когда мглу на секунду разрывал порыв ледяного ветра, виднелись уходящие в бесконечность массивные колонны, обвитые чем-то, чем – я не мог разобрать, и чьи вершины терялись в недосягаемой высоте.

Баута поёжился от скребущего кожу сквозняка и приложил палец к маске, призывая сохранять молчание. Мне этот жест показался донельзя смешным. Вообще с эмоциями творилось что-то странное. Любая из них, даже едва ощутимая, будто резонировала с окружающим местом и билась внутри, нарастая, заполняя собой всё. И требовалось мучительное волевое усилие, чтобы погасить этот резонанс. Пришлось делать это раз за разом, ведь на смену одной заглушенной мысли, сразу являлась следующая. Мы не пробыли здесь и минуты, а я уже чувствовал себя совершенно выжатым предельной концентрацией. Серафим огляделся, будто принюхиваясь и махнул жезлом вправо: туда, мол. И мы пошли, заставляя туман расползаться в стороны, и только отдельные его клочки, будто отсечённые щупальца, пытались цепляться к нашим ногам.