Марк Грим - ИНСАЙТ

Мы шли, и шли, и шли. И всё в молчании. Ноги гудели, виски будто сжал медный обруч, я уже несколько раз резко оборачивался – мне всё чудилось, что кто-то идёт за нами, но взгляд неизменно утыкался и дрожащую (СМЕЮЩУЮСЯ) жемчужную стену. Наконец, в очередной раз заметив проблеск движения, я поравнялся с Серафимом и дёрнул его за полу плаща, вынуждая остановиться. Когда он обернулся, меня поразили его глаза: покрасневшие, напряжённые, загнанные. Я не сразу понял, что он так же страдал от бесконечно бушующих эмоций. Не знаю, как он справлялся, меня каждая накатывающая волна уже заставляла болезненно дрожать.

– Там кто-то есть, вроде. – мой еле слышный шёпот пошёл гулять вокруг. Будто издеваясь, отражаясь от невидимых стен, он раз за разом возвращался обратно. Прошло несколько минут, прежде чем он, наконец затих.

Серафим поморщился и повернулся вокруг, оживлённо жестикулируя. Я не понимал, что он пытается мне сказать и мимолётное раздражение, мгновенно разрослось в чёрную злобу. Я еле успел остановить рванувшуюся к его горлу руку и, покрепче сжав её другой, заставил себя сказать, максимально спокойно:

– Объясни уже. Потерпим. А-то это мелькание меня доканает.

Слова снова пустились кружиться вокруг и пришлось напрячь слух, чтобы разобрать неохотный ответ серафима:

– Это те, кто застрял здесь. Мёртвые. Я говорил тебе о них.

«Доканает… Мёртвые… Мёртвые… говорил…»: лилось в уши раз за разом, пока я совершенно не перестал разбирать, что Баута говорит. Он, заметив это, сердито тряхнул головой и, подняв жезл вверх, резко встряхнул его. В стороны, слегка толкнув меня в грудь, рванулась волна тёплого и словно наэлектрилизованного воздуха. Туман, когда она достигла границы светового пузыря, будто сконденсировался вокруг, его движения стали медленней. И тут я увидел их, очерченных уплотнившимся маревом. И замер, отчаянно борясь с иррациональным ужасом.

Вокруг, даже на том небольшом пространстве, что я мог видеть, теснились десятки, если не сотни бесплотных человеческих силуэтов. Множество участков абсолютной пустоты, будто ножницами вырезанные в тумане, взрослые, дети, каких-то странных, изломанных очертаний, другие нормальные. Одни просто неподвижно замерли, вторые бесцельно бродили туда-сюда, кто-то растянулся на чёрном граните пола. Ужасало то, что мы, судя по всему, уже несколько часов шли прямо сквозь этих призраков. Единственным признаком их присутствия было то, что туман, подчиняясь каким-то своим капризам, иногда обтекал эти фигуры, на миг делая их видимыми. Эти-то тревожащие силуэты я и замечал краем глаза. Меня, почему-то, начало трясти. Измученное сознание не справлялось, когда я пытался представить, сколько здесь (ПОТЕРЯННЫХ ДУШ) людей. Баута, как всегда, мгновенно заметил, что я теряю контроль и, в очередной раз, закатил мне оплеуху, так, что зубы клацнули. Я потряс прояснившейся головой, пока глухое эхо удара кружилось в вернувшемся к первоначальному состоянию тумане. Я испытывал облегчение от того, что призраки снова исчезли, но теперь не мог отделаться от ощущения безразличного присутствия. Теперь мне казалось, что я чувствую их вокруг.

– Попробуй закрыть глаза и сосредоточься. Выпусти сознание наружу. – воспользовавшись тем, что эхо предыдущих слов утихло, поспешно прошептал Серафим. – Увидишь всё яснее. Будет легче. Только не слишком долго – затянет.

Я хотел спросить, куда затянет, и сколько это – не долго, но только что-произнесённые фразы опять заполнили всё пространство и не давали прозвучать больше ни одному звуку. Поэтому я просто последовал совету.

Сначала ничего не происходило. Обычная чернота. Я даже опешил, уже привык, что закрытыми глазами я постоянно вижу что-то. Но не сейчас, было темно. Я сосредоточился и через некоторое время вдали появилась тусклая искорка. Устремив к ней мысли, я постепенно заставлял её разрастаться, пока она не заполнила собой всё. Я снова стоял посреди небольшого круга света. Рядом был Баута, и сперва я чуть не отпрянул, так разительно он изменился. Глаза серафима опять горели голубым пламенем, которое я видел, когда он поглотил две несчастных души. Оно, пламя, пульсировало и вспыхивало, и, в такт этому ритму, вся его сухопарая фигура мерцала. Будто кто-то, раз за разом прокручивал резкость, от максимума к минимуму и обратно. Маска, сейчас казавшаяся живой, дышащей, ободряюще кивнула, и я, наконец, удосужился оглядеться. И так и замер, раскрыв рот.

Тумана не было. Зал стремился во все стороны, сколько хватало глаз. Колонны чёрного камня, небывалой высоты, словно подпирали небо. Если это можно было назвать небом. Над головой, будто жуткие, гигантские вены, густо переплетались толстые щупальца черноты. Они тошнотворно пульсировали, сокращались и периодически мерцали разноцветными пятнами, будто вспышками молний, голубыми, красными, оранжевыми. Меня замутило, и я опустил глаза. В круге, который очерчивал свет наших фонарей, находились только мы двое, зато вне его… Пустые люди исчезли. На месте каждого из них теперь был человек. Бессмысленным взглядом люди (те, у кого были глаза) таращились вникуда. Некоторые выглядели нормально, встреть я такого в Городе, не обратил бы внимания. Другие несли на себе следы смерти: вскрытые вены, разможжённые головы, переломанные конечности. Кровь лениво капала из страшных ран и истаивала, не долетая до пола. В уши лился тихий плач, зловещий шёпот и тяжёлое дыхание. Серафим, тем временем, обошёл вокруг меня. Люди, на которых падал свет, струящийся из его жезла, истаивали, будто стёртые из реальности, чтобы снова возникнуть на том же месте, когда он удалялся. Вдали мелькали какие-то редкие, пёстрые пятна, но мне уже хватило. Я открыл глаза и, жадно хватая ртом воздух, опустился на колени, посреди милосердного тумана. Меня потряхивало, то ли от шока, то ли… От мимолётного ощущения огромной (ВКУСНОЙ!) силы, пронизывающей это место. Хотелось (ЖРАТЬ ЕЁ) бежать от неё, как от чумы…

Серафим ободряюще сжал моё плечо, и я, встряхнувшись, встал на дрожащие ноги.

– Не дай свету погаснуть, Кот. (Кот… Кот… Кот…)

Я нервно проверил уровень горючего в фонаре и поспешил за Баутой, который уже двигался дальше.

Идти было всё тяжелее. Не от усталости, несколько раз мы останавливались передохнуть и поесть, просто с каждым шагом всё усиливалось ощущение тревоги. Я больше не оглядывался на зловещее мелькание в тумане, но знал, что вокруг. И от этого становилось только хуже. Наконец, измученный неизвестностью, я снова решил «оглядеться». В этот раз перестроиться на внутреннее зрение оказалось проще и быстрее, я даже не стал останавливаться. Вокруг ничего не изменилось, только пропадали в свете моего фонаря, всё новые души, чтобы снова появиться за спиной. Я уже собирался открыть глаза, когда заметил, что одно из ярких пятен, которые я видел до этого, мерцает поблизости, за одной из колонн. Меня потянуло к нему и я, стараясь не обращать внимания на жуткую «гирлянду» и не потерять из виду Серафима, обошёл её и уставился на… Окно? Портал? Было похоже, что кто-то просто вырвал кусок из холста реальности и под ним открылась другая. Прямо в воздухе висел, высотой в полтора моих роста, ровный овал в котором был другой мир. Ярко-голубое солнце, золотистая трава, покрывающая бесконечную равнину. Я подошёл ближе и почувствовал даже запахи. Свежий ветерок нёс ароматы незнакомых цветов и жареного миндаля. Тут картинка немного изменилась, и в поле зрения появилась женщина. Совсем молоденькая, почти девочка, она была одета в странный, фиолетовый комбенизон с металлическими вставками и нереально легко размахивала огромным волнистым мечом из голубого металла. А на неё двигалось нечто. Уродливый, искорёженный кусок плоти, мясисто красного цвета, густо усыпанный когтями зубами и жвалами. Девчонка, радостно улыбаясь, крошила страшилище мечом, заставляя пятиться, а я, не думая ни о чём, рванулся ей на помощь сквозь овал и почувствовал под ногами траву чужого мира. В руку сам собой прыгнул телефон-артефакт и я, что-то воинственно крича, захлёбываясь восторгом, послал веер металлических снарядов в раздувшееся чудовище. Оно протестующе забулькало, как-то сжалось и, через мгновение, истаяло чёрным дымом, будто его и не было. А девушка повернулась ко мне. Всего секунду я любовался ослепительной улыбкой и зелёными, мерцающими глазами. На секунду забыл о Лисе, Бауте, Звонаре, о вечном кошмаре собственной жизни, почти растворился, как вдруг рёбра пронзила адская боль! Я опустил глаза: в моей груди, по самую крестовину, торчало голубое лезвие…