Марк Грим - ИНСАЙТ

Улыбаясь тому, о каком множестве своих незримых соседей даже не подозревают жмущиеся по своим ненадёжным убежищам люди я пошёл вперёд. Настроение, не сказать, чтобы было хорошее. Скорее его просто не было. Меня вело одно, поглотившее всё желание. ЛИСАЛИСАЛИСА! Только эта мысль раз за разом дробилась в острых осколках моего сознания.

Идти было недалеко. Фонари на скрученных спиралями столбах прерывисто светили, то один, то другой рассыпая сноп искр, гасли, но мне не нужен был свет. Напротив, он раздражал, и я старался по-возможности, держаться в тенях. Двигался легко, совершенно не чувствуя тяжести тела. Пару раз, просто, чтобы проверить себя, шёл по стенам домов. Та штука с притяжением, так напугавшая меня и Хоря в проволочном переходе… Теперь я мог творить её сам, даже не задумываясь. Весь Город лежал передо мной, как огромная, гладкая охотничья площадка.

Шпиль звал меня. Он дразняще мелькал в разрывах между стенами домов и будто дышал, мерно вздымая грозившие алой луне шипы башенок. Я чувствовал почти физическое притяжение. Всё, абсолютно всё важное для меня сходилось в тугой узел, скрытый под каменными корками стен… Дома? Идти оставалось недалеко.

Когда до нужной площади оставался один поворот виляющего пьяной змеёй проспекта, в нос ударил странный запах. Не отвратительный, не манящий. Просто никакой. Он ассоциировался со стерильностью больничного коридора, такой же безликий, твердивший о полном отсутствии чего-либо интересного. Несмотря на стойко бившуюся в голове мысль не обращать на это никакого внимания (точнее вопреки ей, будто навязанной со стороны), я повернул на боковую улицу и остановился у небольшой, невзрачной двухэтажки. И с удивлением, узнал её, хотя, воспоминаниям потребовалось некоторое время, чтобы пробиться сквозь всё плотнее затягивающий сознание туман.

– Лепрозорий.

Я вспомнил, как был тут с Улыбакой. Рука, неосознанно, дёрнулась к шее, раньше, чем я сообразил, что кулон, перешедший ко мне от друга, уничтожен. Мне не давало покоя слабо пульсирующее, неопределённое знание, будто здесь происходило что-то очень важное. Но я никак не мог вспомнить. Поэтому, не смотря на нетерпение, заставил себя войти в повисшую на одной петле дверь. Здесь, похоже, давно никого не было, даже насекомые исчезли. Там, где пол не покрывал толстый слой пыли, светились бесконтрольно разросшиеся грибы на болезненно тонких, украшенных бахромой ножках. Когда я шёл, они то и дело противно чавкали, расползаясь под ногами в опалесцирующую кашу. Пока я шёл по коридору, больше ни одного звука я не услышал. Открыл дверь, в которую мы с Улыбакой заглядывали в прошлый раз. Груда тел разной степени разложения, ни одного живого. Возле некоторых, сгорбившись, словно угнетённые собственной неподвижностью, замерли, похожие на состоящих из темноты зловещих горгулий, тёмные фигуры. Глаза очередных невидимых людям загадочных соседей, тускло светились жёлтым. Они не обратили на меня внимания. Я ответил им тем же и пошёл обратно.

Внезапно им овладело странное ощущение. То, что остальные Рейдеры называли «чуйкой». Он, отупевший от вони и ужаса, просто поддался ему, потянул обитую сгнившим поролоном дверь справа и вошёл, оказавшись в маленькой, не больше чулана, комнатке, где, однако, было окошко, пропускавшее вечный красноватый свет местной луны. Пол был застлан гниющей соломой. У дальней стены, под окном, громоздился кучей тряпья очередной человек…

Странно, но это существо до сих пор было здесь. И было живо. Те же изъеденные проказой черты поднявшегося на скрип двери уродливого лица. Губы, лопаясь и истекая гноем, раздвинулись в улыбке, выпуская зловонное шипение:

– Я говорила тебе… Да. Даааа. Глупая Киса.

– Одно из них говорило. Будто бы пророчествовало. Жуть! – его передёрнуло.

– Да с ними бывает. Одно из преимуществ такого состояния. Они видят что-то…

Я сгрёб отвратительное существо за ворот, смяв то ли истлевшую мешковину, то ли мумифицированную кожу и вздёрнул невесомую фигуру над полом.

– ТЫЫЫЫЫЫ. ТЫ ЗНАЛО, ЧТО БУДЕТ! РАССКАЖИ МНЕ БОЛЬШЕ! Что мне делать? Скажи!

Смех, больше похожий на бульканье.

– Больше ничего, ничего не знаю!

Ты давно всё выбрал, имя умирает,

Умирает разум, умирает совесть.

Съедены чудовищем, а оно всё просит.

Просит. Просит. Просит. Просит

Я встряхнул жуткую тварь, но добился только того, что её щека лопнула, как сухая мандариновая корка. И оно снова забулькало в мрачном веселье.

– БЕСПОЛЕЗНО. – я посадил остатки человека обратно на пол. Когда я вышел из чулана, то, что от него осталось, больше не могло издать ни звука.

Шпиль. Когда я увидел беспомощно, будто рот старика, распахнутые ворота, внутри на секунду мелькнуло что-то, похожее на сожаление. Но я мгновенно о нём забыл. Слабое эхо чужого стона, ласковым дыханием вырвалось из зева пещеры, заставив меня истекать голодной слюной. Её стон! Я шагнул во тьму и двинулся по коридору. Я чувствовал их в стенах. Расколотых. Гончих. Они были в нетерпении, натягивали цепи, скалили клыки, роняли из пастей голодную пену, в ожидании команды рвать. Чувствовали, что ждать осталось не долго и от этого только больше ярились.

Сладкий, словно мёд, болезненный вскрик заставил меня ускорить шаги. Стремительно миновав оставшиеся повороты, я вошёл под купол центральной пещеры. Не знаю почему, но я хотел увидеть картину уничтожения, которую тогда оставил за спиной. Но ничего не было. Ни тел, ни крови, ни Теней.

Пол под ногами слегка проседал, будто резиновый, а стены едва угадывались в полотнищах ползавшего по помещению зеленоватого тумана. Ясно видимыми были лишь два объекта. Метрах в двадцати от меня, сгорбившись марионеткой с обрезанными нитями, прямо на полу сидела Лиса. Она была совершенно неподвижна, я бы принял её за мёртвую, если бы она периодически не вскрикивала, будто видела кошмарный сон. За ней, совершенно не уместный здесь, посреди пещеры стоял обычный дверной проём, с совершенно заурядной, покрытой зелёным дермантином дверью. Разве что вместо замочной скважины, под дешёвой латунной ручкой зияло идеально круглое отверстие.

Ключ, который я до сих пор сжимал в руке, нагрелся и беспокойно задрожал, то ли стремясь к двери, то ли наоборот, желая оказаться как можно дальше. Мне было совершенно не до него. Я, легко скользя сквозь туман, направился к той, кем так желал обладать. Только в двух шагах от неё, меня остановило ощущение чужого присутствия. И аплодисменты.

Сначала редкие, неуверенные хлопки, будто копились под потолком, повторяясь раз за разом, превращаясь в шквал безудержных оваций. Повинуясь сиюминутному желанию я приложил лапу к груди и изящно поклонился в пустоту, искренне наслаждаясь происходящим. Рукоплескания достигли апогея так, что казалось, стены пещеры сейчас не выдержат и пойдут трещинами, а потом, так же постепенно, утихли, снова превратившись в одиночные хлопки.